Александр Товбин - Германтов и унижение Палладио
- Название:Германтов и унижение Палладио
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент «Геликон»39607b9f-f155-11e2-88f2-002590591dd6
- Год:2014
- Город:Санкт-Петербург
- ISBN:978-5-93682-974-9
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Александр Товбин - Германтов и унижение Палладио краткое содержание
Когда ему делалось не по себе, когда беспричинно накатывало отчаяние, он доставал большой конверт со старыми фотографиями, но одну, самую старую, вероятно, первую из запечатлевших его – с неровными краями, с тускло-сереньким, будто бы размазанным пальцем грифельным изображением, – рассматривал с особой пристальностью и, бывало, испытывал необъяснимое облегчение: из тумана проступали пухлый сугроб, накрытый еловой лапой, и он, четырёхлетний, в коротком пальтеце с кушаком, в башлыке, с деревянной лопаткой в руке… Кому взбрело на ум заснять его в военную зиму, в эвакуации?
Пасьянс из многих фото, которые фиксировали изменения облика его с детства до старости, а в мозаичном единстве собирались в почти дописанную картину, он в относительно хронологическом порядке всё чаще на сон грядущий машинально раскладывал на протёртом зелёном сукне письменного стола – безуспешно отыскивал сквозной сюжет жизни; в сомнениях он переводил взгляд с одной фотографии на другую, чтобы перетряхивать калейдоскоп памяти и – возвращаться к началу поисков. Однако бежало все быстрей время, чувства облегчения он уже не испытывал, даже воспоминания о нём, желанном умилительном чувстве, предательски улетучивались, едва взгляд касался матового серенького прямоугольничка, при любых вариациях пасьянса лежавшего с краю, в отправной точке отыскиваемого сюжета, – его словно гипнотизировала страхом нечёткая маленькая фигурка, как если бы в ней, такой далёкой, угнездился вирус фатальной ошибки, которую суждено ему совершить. Да, именно эта смутная фотография, именно она почему-то стала им восприниматься после семидесятилетия своего, как свёрнутая в давнем фотомиге тревожно-информативная шифровка судьбы; сейчас же, перед отлётом в Венецию за последним, как подозревал, озарением он и вовсе предпринимал сумасбродные попытки, болезненно пропуская через себя токи прошлого, вычитывать в допотопном – плывучем и выцветшем – изображении тайный смысл того, что его ожидало в остатке дней.
Германтов и унижение Палладио - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Где находится? Тоже Бином Нютона… Конечно, в это же самое время Вольман прогуливался по Словенской набережной.
И Бызова прогуливалась по набережной.
А вот Инга Борисовна Загорская задержалась в гостиничном номере – очень устала после экскурсии, ноги гудели, туфли, недавно купленные на Петроградке, пока не разносились. А экскурсия удалась, Инга Борисовна даже заулыбалась, вспомнив забавного старика-экскурсовода, переполненного стихами Бродского. Она прилегла и, просматривая каталог аукциона со своими пометками, машинально подумала: ответит ли Германтов на её письмо?
Ведута на зеленоватой стене номера, купола за окном.
Загорская работала скрупулёзно, для неё не существовало мелочей, а тут сошлись несколько разных задач: в Театральном музее готовилась выставка, посвящённая давней знаменитой постановке «Живого трупа» с Николаем Симоновым и Ольгой Лебзак в заглавных ролях, и в дополнение к графическим материалам – изящным рисункам Юркуна? – которые музей надеялся приобрести на венецианском аукционе и, возможно, включить в экспозицию выставки в качестве иллюстраций к «близкому кругу лиц» – специальный раздел выставки с экскурсами в творческие биографии актёров, «Вокруг спектакля», как бы расширял его временные рамки – ей надо было окончательно уточнить кто же был на фото вместе с Ольгой Лебзак. И одновременно с подготовкой к выставке Загорская завершала работу над важной для неё книгой о последних днях Всеволода Мейерхольда, о последних днях перед его арестом на ленинградской квартире. Да, Загорской с помощью экспертов «Мемориала» удалось собрать страшные подробности – то, что органы учинили в одну ночь с Мейерхольдом в Ленинграде и его женою в Москве, было какой-то кровавой дьявольской театральщиной, тут впору было бы и ещё одну книгу написать: «НКВД и театр».
На ведуте была изображена вялая дуга Словенской набережной.
Конечно, и Загорская готовилась вскоре отправиться на вечернюю прогулку, хотела посмотреть на закат.
И прогуливался по набережной неутомимый и неунывающий Головчинер – после экскурсии постоял под душем, с часок вздремнул и – на променад: шикарный, широченный. На набережной между ним и Вандой, между прочим, было каких-то метров сто, не больше, но они тоже пока не встретились – им ещё гулять и гулять, а потом ещё любоваться закатом…
Зато Бызова только что повстречалась с Вольманом, что называется – носом к носу, но толку в этой встрече не было никакого, она и заподозрить не могла бы, что навстречу ей попадётся тот, о ком она как раз сейчас размышляла. Многое уже узнав о нём, не знала, как он выглядит – фото его ей только обещали переслать из Агентства.
Комедия положений на Словенской набережной? Все здесь, все – однако же… Нда-а, комедия…
Раздались выстрелы… Нда-а, киновыстрелы: чуть поодаль упал на плиты… Подбежал полицейский с пистолетом в руке; белым огнём горели софиты.
Бызова вздрогнула, услышав стрельбу, но тут же, поняв в чём дело, опять расслабилась и при этом сосредоточилась: она чувствовала себя бодро даже после долгой экскурсии в такую жару, лишь душ приняла в гостинице и… Сейчас, на набережной, она обдумывала очередной ход своего расследования и, естественно, не обратила внимания на троицу повстречавшихся ей смуглых горбоносых мужчин. О, если бы Бызова могла предположить, что от них, этих троих, зависит судьба того, кто… Нет, она погружена была в свои мысли, у неё и маленький, но сильный смартфон с выходом в быстрый Интернет был под рукой, в изящной, расшитой бисером сумочке.
Вольман тоже вздрогнул от звуков выстрелов, но, оглянувшись, увидел безобидную киносъёмку. Он почувствовал себя в безопасности: никакой длиннорукий Кучумов его в Венеции не достанет; фланирующая публика, забавные типы, какой-то театр… Вот хотя бы крючконосый и длинный, как на ходулях, тип в пузырящихся зелёных штанах – Вольман чуть посторонился, чтобы не задеть плечом Головчинера. Да, типчики тут как на подбор, а многие ещё паясничают в маскарадных одеждах, закутываются в чёрные плащи, нацепляют белые маски…
Отключив сайты телеканалов, Германтов глянул на бледный атлас лагуны и – вернулся на званый обед у Веры.
Всерьёз «колдовала» или подтрунивала над постаревшим, выживающим из ума профессором?
Он так и не понял истинных намерений Веры, слишком уж они ему представлялись противоречивыми.
Но он знал уже главное назначение этого обеда, знал!
Этого не могло быть, однако – было.
Да, изысканное угощение, да, ролевая маска мэтра, необязательные светские пересуды и совсем уж необязательные вопросы-ответы на профессионально близкие ему темы. Он удивлялся собственной выдержке: как ему удавалось с менторской невозмутимостью рассуждать о Леонардо или Пикассо? И вот – обязательное, главное, то, несомненно, ради чего обед состоялся.
Две неравнозначные вещи никак он не мог забыть: двусмысленные, – по меньшей мере двусмысленные – откровения Веры, утверждавшей, что именно она заслала в его сон Палладио и Веронезе, и аметистовое колечко Оксаны; едва сверкнул на пальце её румяно-сиреневый камушек, он…
Вот так обед!
Спагетти с каракатицей, розовое вино, а как на иголках сидел; и как ещё язык у него ворочался.
Он ведь видел уже когда-то это колечко, да, могли ли быть сомнения? Это колечко – Сабины!
Германтову было не по себе, но на несколько элементарных умозаключений он ещё был способен.
Оксана сказала, что досталось ей колечко от бабушки.
Бабушка жила в чёрном доме с атлантами.
И следовательно…
Германтову стало и вовсе худо – вновь подступила тошнота, в глазах уже теперь, на набережной, поплыли круги, как дважды уже плыли тогда, на обеде, только подумал он, благо пришлось к слову, о «ядре темноты», а после последней смены блюд, так сказать, на десерт Вера ошеломила своим вопросом: снились ли вам?..
А теперь-то, теперь думал он исключительно о колечке.
И следовательно, Оксана могла бы быть его внучкой.
Могла бы быть или – была?!
А если была, то сначала были ещё и егосын или дочь…
Его?
Он виделся в последний раз с Сабиной после случившихся без него, из-за нелётной погоды, похорон Сони – ожила лестница с пыльным пупырчатым витражом с растительным оранжево-зелёным узором, затем – темноватая комната: Сабина объясняла ему как найти Сонину могилу, передавала ему квартирные ключи… Тогда в соседней комнате плакал ребёнок, но он им не поинтересовался, мальчик ли плакал, девочка… Тогда не до того ему было, а теперь, почти полвека спустя?
Теперь – до того?
Какое уж тут чувство реальности, где оно…
И есть ли сама реальность…
Так могла быть или – была?
И что ему делать, если – была?
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: