Владимир Романовский - Шустрый

Переночевали в том же мезоне, куда ранее определялись на постой, теперь без Шустрого. На утро Пацан обнаружил себя в непривычном положении: он являлся теперь безусловным главой странного семейства, состоящего из сводной сестры трех месяцев от роду и посторонней женщины, Вдовушки-кормилицы, которой, судя по всему, некуда было идти.

У него не было твердой уверенности, что ему самому есть куда идти.

В незнакомые края он направлялся с Шустрым, а теперь, без поддержки Шустрого, какого ему придется там?

Ехать выручать мать из беды – бессмысленно. Ему еще нет пятнадцати лет, а денег едва ли только на путешествие хватит – с кем он там будет бороться, какими способами, из каких средств давать взятки? А и освободит он мать из борделя в столице – что дальше? Возвращаться в имение Барыни и Сынка? Они тут же маман пошлют обратно, а его выпорят, и этим всё закончится.

Нужно продолжать путь, найти город, возле которого расположено селение, где живет брат Шустрого. Самого его брат, может, и не примет, но уж племянницу свою, родную кровь, взять должен. После этого Пацан останется с Вдовушкой с тусклыми глазами – и все, больше никого кругом нет, а деньги к тому моменту кончатся.

Полянку доставили сперва в деревню, а затем, в составе запланированных двух дюжин, в столицу, в трехэтажный дом на окраине со множеством комнат.

Несколько дней девушек и женщин кормили, учили подмываться «по-городскому», и помимо этого было им выдано по два платья каждой – платья всем понравились, кроме Полянки, которой было все равно.

Полянка молчала, ела мало, ни с кем не говорила.

Вскоре появились первые клиенты. При первой же попытке ею овладеть Полянка чуть не откусила клиенту ухо. Скандал замяли, клиента щедро одарили, Полянку выпороли и посадили в армарио на три дня, держа ее на хлебе и воде. Затем повели мыться.

Следующему своему клиенту Полянка попыталась выцарапать глаза. Ее еще раз выпороли, снова заперли.

Опасная Личность велела Сынку разобраться и взять дело под контроль. Сынок пытался говорить с Полянкой, но что бы он ей не обещал, Полянка оставалась непреклонной.

Прибыла сама Барыня, познакомилась с Опасной Личностью, порассматривала векселя, объявила Сынку, что видеть его не желает, и пусть он на некоторое время куда-нибудь удалится, в какую-нибудь гостиницу, в сопровождении одного слуги, коему вменялось бы следить, чтобы в карты Сынок не играл.

Полянку на неделю оставили в покое, из дома не выпускали. Она маялась в отведенной ей комнате.

Затем пришло письмо из далеких весей от Шустрого. Письмо это, разбирая по слогам, прочла Полянке, очки себе на нос водрузив, Опасная Личность.

«Любовь моя», писал Шустрый, «не всегда в жизни получается так, как мы хотим». Наречие Шустрого, как уж было сказано, Полянка понимала не очень хорошо, а Опасная Личность коверкала некоторые слова, но смысл Полянка уловила. Писал Шустрый, что обстоятельства заставляют его забыть о ней, спасшей его, и родившей ему дочь. В весях, где он, Шустрый, появился на свет, есть у него семья, дом, и дело. Он обещал, что Пацану и Малышке будет хорошо – очень хорошо. Что они вырастут вольными и ни в чем не нуждающимися.

Это последнее убедило Полянку. Раз детям будет хорошо, то все остальное, наверное, менее важно. С Шустрым она не обвенчана, Малышку прижила с ним во грехе, и хорошо еще, что так все кончилось, могло быть и хуже.

На некоторое время впала Полянка в полнейшую апатию, перестала есть.

А по прошествии еще некоторого времени пришла ей в голову мысль: вот, например, вырастет Пацан, станет столяром, как Шустрый. Свободные столяры много зарабатывают. И вот, скажем, пройдет лет десять или двадцать, и приедет Пацан ее, Полянку, разыскивать. И даже захочет ее, например, купить. Хорошо бы было! Следовательно…

Следовательно, подумала Полянка, нужно ждать и терпеть.

За время общения с Шустрым Пацан привык либо болтать, либо слушать, и теперь ему очень этого не хватало. По первости он хотел было пообщаться со Вдовушкой, но та отвечала односложно на любые вопросы, либо вообще не отвечала, что, конечно же, является признаком дурных манер, но ничего не поделаешь, некоторых людей хорошим манерам за несколько дней научить невозможно. Вдовушка исправно кормила Малышку, когда они ехали в ривьебату, необременительно и всегда ненадолго отлучалась, когда ей нужно было поссать, посрать, или подмыться, ела любую пищу не капризничая, и молчала.

Смену пеленок они производили по очереди.

Ривьебату следовал в южном направлении.

По берегам росли деревья, и листья на них были частью все еще зеленые – в отличие от более северных мест, и было чуть теплее, чем раньше, и вообще было много впечатлений, и Пацану хотелось выговориться, особенно сейчас, он чувствовал себя одиноким – и стал он было искать общения с попутчиками, но Вдовушка его остановила. Взяв его за рукав, она потянула его к себе. Он приблизил ухо к самым ее губам, и она сказала:

– Будет лучше, если ты не будешь ни с кем болтать. Если тебе хочется подремать, привались мне на плечо. Но разговоров ни с кем не заводи, так оно спокойнее.

Он оценил ее выдержку, и даже не обиделся – просто кивнул. И стал смотреть на воду, а потом и вовсе задремал, заклевал носом, и когда осознал, что клюет носом, а это не очень удобно, и шея затекает, действительно положил голову Вдовушке на плечо.

Прибыли в еще один большой город, в котором, как оказалось, стоял военный контингент. Как всегда на большой войне, трудно было определить, что за контингент, за кого воюет, а также – кому именно в данный момент принадлежит эта территория. В городе везде толклись солдаты в униформах, с мушкетами, говорящие на непонятном Пацану наречии. Это его слегка шокировало – он-то думал, что наречий на свете всего два, и он владеет свободно обоими. Некоторые невоенные жители города тоже говорили на этом же непонятном языке. Тут он вспомнил кое-что, и заключил, что на наречии этом говорят люди, которых Шустрый назвал «северо-восточными соседями». Так казалось по интонациям – что-то похожее звучало в интонациях Ресторатора.

Практичный Пацан, глядя на население, нашел, что оно одето чуть лучше нищих северян, и что они с Вдовушкой, в тряпье, слегка выделяются на этом фоне, что нежелательно. Никого ни о чем не спрашивая, он повел странное свое семейство по улице и вскоре повстречались они с лавкой старой одежды. Возможно до войны тут продавали новую одежду, или шили на заказ. Успев присмотреться (как он думал) к местным, Пацан выбрал себе почти новый синий сюртук, темные панталоны, и красивые башмаки с пряжками. Сделав один шаг в этих башмаках, он тут же их снял – очень жалко, но оказались они неудобные, а ему нельзя сейчас стирать себе ноги, он отвечает за Малышку. Менее броские кожаные башмаки, потертые, оказались в самый раз. Он взял у Вдовушки Малышку и велел ей выбрать себе чего попроще. Вдовушка обошла лавку несколько раз. И потом еще один раз. И потом еще. Пацан извелся, глядя на нее. Наконец она выбрала себе какое-то очень строгих тонов платье.