Владимир Романовский - Средневековый детектив

– О! Не говори! Все мы запасливы на службе у Марьюшки.

– А пропуск в сам детинец не нужен ли?

– Нет. Уже есть.

– Подписанный кем?

– Тобой.

Житник не выдержал и рассмеялся.

– Столько у нее сил, столько ярости, – сказал он. – Неуемная девица, эта Добронега. Если бы мы с ней не состояли в родстве, я бы на ней женился. Вдвоем мы владели бы всем миром.

– Завладей сперва Новгородом, Житник, а там видно будет.

Житник снова помрачнел, перечел пропуск и приказ, и подписал свиток.

– Спасибо, – сказала Эржбета, скручивая бересту. – И о моем условии не забудь.

– Да, тебе нужны какие-то земли.

– Совсем немного.

– Запомнил.

– Иди теперь к этим … а то тебя уж заждались, небось.

– Да, пожалуй.

Житник повернулся, вглядываясь в чащу. Ничего особенно опасного. Когда он снова обернулся, чтобы что-то сказать Эржбете, ее уже не было.

Киевские планы провалились. Есть такие же планы во Пскове – там тоже зреет заговор, тоже купеческий, но они, псковитяне, еще меньше готовы, чем киевляне. Псковом правит Судислав, младший династический сын. Он никто. Настолько никто, что и заговор против него составлять было как-то нелепо. Заговорщики ждут сигнала из Новгорода. Нужно ли давать им сигнал? Да на Судислава только прикрикнуть – и он сам сделает все, что нужно. Принесет ключи от города, уйдет в монахи.

Рагнхильд и волхвы лишили меня поддержки. Нет, это просто совпадение. Всякое бывает. Не может же человеку все время везти, должны случаться срывы иногда. Не верю я в эти глупости.

Житник выругался, стукнул ладонью по поммелю, вздохнул, и решительно зашагал обратно к крепости.

На третий день сидения в яме от прежнего Детина оставалось мало – память да некоторые черты лица. Воля его, казавшаяся и ему, и другим стальной, надломилась, как сухая тростинка, сразу после взятия его под стражу. Требовал и звал он, сидя в яме, первые три или четыре часа, просто по инерции. Затем последовал период апатии. Детин не обращал внимания на холод – а в яме, несмотря на летнее время, было прохладно днем и холодно ночью. Физиологические нужды заставляли его время от времени вставать и перемещаться в противоположный угол. На запах слетались мухи. Некоторое время они ему досаждали, но вскоре он перестал обращать на них внимание. В ступоре он вяло просматривал вялые картины, которые показывала ему ставшая бесстрастной память. То детство, то недавние события, то строительные дела, то жену и детей. Временами возникал образ Любавы, но и на него Детин никак не реагировал. Тоска, конечно же, наличествовала, но очень ровная, без всплесков. На второй день Детин почувствовал сперва жажду, а затем голод. На какое-то время это вывело его из ступора, и он стал слабо звать кого-нибудь. Никто не откликался. К полудню кто-то спустил ему на бечевке корзинку, а в ней – ломоть влажного хлеба и жестяную кружку с водой. Детин выпил воду и стал есть хлеб. И только съев его весь, он почувствовал зверский голод. Затем голод куда-то пропал, а в голове стало вязко. Запылали уши и щеки. Детин понял, что простужен. К закату в яме потемнело, и некоторое время шел мелкий дождь. К ночи Детин заходился горячим, сухим кашлем. Озноб терзал тело, ноги и руки заледенели, в паху было горячо. Сколько ни кутался Детин во влажную сленгкаппу, согреться нечего было и думать. И он решил, что этой ночью умрет.

Зыбки границы, в которых человек остается таким, каким привыкли видеть его окружающие. Хрупок и нежен человек – чуть прижми, и оголяются нервы, животный ужас овладевает мозгом и загоняет душу глубоко, в адовы потемки, но если не галдят вокруг, не прикладываются каленым железом, не выворачивают руки и не режут на части, если проглядывают в тоскливой вялой муке рациональные паузы – начинает говорить душа, и обращается человек к первой, последней, и единственной надежде – к Создателю.

Детин вспомнил, что он крещен.

Все его успехи, достижения, уважение близких, ненависть врагов, все, что казалось ему ранее результатом упорного труда при содействии недюжинного ума, сноровки, рассудительности и внутренней силы, представлялось ему теперь просто цепочкой тривиальных, и часто нелепых, совпадений.

Вот он унаследовал от отца, холопского отпрыска, некую сумму денег. Небольшую, как ему ранее казалось. Но подавляющее большинство людей вступает в жизнь без всяких сумм, налегке. Дьякон Южного Храма обучил Детина грамоте, счету, и начаткам логики – просто по доброте душевной, и, наверное потому еще, что не оказалось у него во время оно более важных дел, чем учить сопляка премудростям, а Детин думал, что выучился бы в любом случае – мало ли дьяконов на свете. Купец, к которому Детин пошел работать подручным, взял его к себе именно из-за умения считать. Людей купца Детин расположил к себе врожденным обаянием, а ведь люди в большинстве своем вовсе не обаятельны, совсем напротив, и обаянию нельзя научиться, и тем более нельзя обаяние купить. Затем купец взял его в долю – потому, что убедился в коммерческой честности Детина – а многие, большинство, сколько ни живут, не понимают, что на определенном уровне благосостояния честность выгоднее плутовства. И в тех случаях, когда все имение – и купца, и его, Детина – стояло на кону, когда нужно было рисковать, нервы Детина легко выдерживали нагрузку, а люди с крепкими нервами встречаются – двое на десять тысяч. А переходы через Таврическое Море чего стоили – кишащее пиратами всех мастей, бурное, расхлябистое! Примитивные плоскодонки, похожие на лапоть, могли тысячу раз перевернуться вместе с товаром, золотом и командой. В ладожских лесах молодого купца могли уничтожить мороз и волки – и, кстати, одного помощника съели, а почему не самого Детина – кто ж его знает, не из страха же перед ним, убегающим в панике с остальными, бросившими товарища на произвол судьбы. Посадник тысячу раз имел возможность поверить доносу, доносы на Детина поступали непрерывно. Не поверил. Между помолвкой и свадьбой попал Детин в переделку, мог потерять все и быть проданным в холопы – не хватало какого-то количества денег. Спасло приданое жены. Но ведь не сам же он подгадал именно в ту пору жениться, не с юности ведь планировал – вот на этой женюсь, и тогда сделается переделка, и приданое ее меня спасет.

А что же сейчас? А кончилась цепочка удачных совпадений, и Детина сразу призвали к ответу. Бывает так, что цепочка тянется и тянется, поколениями, и люди рождаются и умирают в неведении, и в полной уверенности, что значимы и умны оне, как сам конунг Соломон, но кем бы был великий конунг Соломон, не будь он сыном прославленного отца, коему прощалось многое. И, между прочим, понимал это прекрасно сам конунг, и написал об этом в назидание тупым потомкам, не так ли.