Ната Хаммер - Школа. Точка. Ру

– Шишка, ты совсем отлетевшая или чё? Да это же подстава в чистом виде! Она же нам всем двойки влепит и родичей вызовет!

– Блин, я как-то не подумала…

– Потому что у тебя вместо башки шишка, которой ты ударилась на всю голову!

Клещ стал выдирать листки из моего блокнота и прятать себе в карман. Я промолчала – что тут скажешь? Ведь и правда, подстава бы вышла.

– А теперь изобрази, как мы тут делали разминку. Давай быстро, пока Адольфовна не вернулась.

Но изобразить я ничего не успела, потому что ровно на этих словах в зал влетел Дрюня Царьков.

– Шухер, пацаны, фюрер вернулся!

Пацаны метнулись к шесту, отцепили его, но в суете грохнули об пол. На секунду все замерли в немом ужасе. Сутягин нашелся первым. «Не ссать, пацаны, делай как я», и стал перепрыгивать через шест на одной ноге туда-сюда. «Бабы, быстро, изображайте приседания!» Девчонки, где стояли, там и присели, вытянув руки.

«И раз, и два! – командовал Сутягин. – И три, и четыре!» Парни скакали козлами, а девчонки были похожи на кенгуру. При виде этой картины мне стало жутко смешно, всё это выглядело до коликов нелепо. Ну и, конечно же, я была первой, кто нарвался на Адольфовну. Или, скорее, она на меня, потому что я сидела у самого входа в зал.

– О чём смех? – поинтересовалась Адольфовна.

– О веселых и находчивых, – честно сказала я. И увидела, как мальчишки показывают мне кулаки.

– А где же зарисовки?

– Видите ли, Нина Рудольфовна… – начала я свое объяснение и снова увидела грозные кулаки за спиной у Адольфовны. – Видите ли, рисунки оказались неудачными и я их… порвала.

– И где же обрывки? – Адольфовна заглянула под скамейку.

– Смыла в унитаз! – Мальчишки показали мне знаки одобрения.

– Тааак, – угрожающе протянула Адольфовна. – Ты, Шишкина, который год в этой школе учишься?

– Пятый.

– И что, за пять лет ты не усвоила, что в наши школьные унитазы бумагу бросать нельзя?! У нас же канализация времен основания Москвы Юрием Долгоруким. Ладно, будем считать, что не усвоила. Но ведь над каждым унитазом – предупреждающая табличка. Читать-то ты, надеюсь, умеешь?!

Я, ессно, промолчала. А что тут скажешь. Неудачное было оправдание. Я молчала и представляла, как открываю воображаемый кран, и теплый душ пофигизма льется спасительными струями на мою кудрявую голову.

– Дай дневник!

– О´кей! – я достала дневник из сумки и протянула ей.

– Тебе – два!

– О´кей.

– Что о´кей?

– Всё о´кей.

– Ох, Шишкина, у тебя все извилины кудрями вышли.

«А у вас под черепом вообще голая лысина», – мысленно сострила я и улыбнулась.

– Нет, вы посмотрите, она ещё и улыбается!

– А что же мне – плакать? Жизнь прекрасна и удивительна!

– Вот будет у тебя неаттестация по физкультуре, и я посмотрю на тебя, прекрасную и удивительную.

– А я справку принесу, что у меня аритмия, и что мне вообще заниматься нельзя.

– Тогда, Шишкина, ты напишешь мне целый трактат страниц на сто о пользе занятия физической культурой. Руки у тебя, надеюсь, ещё не трясутся?

Короче: один – ноль в пользу Адольфовны, двойка в дневнике и умыкнутые Клещом рисунки. День сегодня в минус:(

Полина Григорьевна отперла дверь, вошла в дом и чуть не упала, споткнувшись о Люцифера.

Люций, ты что вытворяешь, негодный кот?! Что ты взял за манеру – под ноги бросаться? А если бы я упала и сломала себе чего-нибудь? Шейку бедра, например? Кто бы тебе из магазина свежие сердечки носил? Сидел бы на сухом корме, как твоя соседка Сюзанна. Видел содержание её миски? Не отворачивай морду, не отворачивай. Знаю, что интересовался. Из окна наблюдала. Понятно, что не Сюзькой, а миской. Интересоваться Сюзанной ты не квалифицирован. Сам виноват – зачем ковёр метил? Это фамильная ценность, мой отец из Германии привёз, полвека на стене провисел. Стоило мне его на пол положить – ты его вмиг уделал! Вёл бы себя прилично – сохранила бы тебе твоё мужское достоинство. С Сюзанной амуры бы крутил. Правда, она тоже стерилизованная. А теперь только один интерес у тебя в жизни и остался – куриные сердечки.

Сейчас, сейчас, дай до кухни дойти. А что это земля на полу рассыпана? Опять в денежное дерево ссал?! Мерзавец! Не будет тебе сердечек! Сама пожарю и съем! А тебя голодным оставлю! Будешь знать! Прекрати лизать мне ноги! Я кому сказала! Ты меня своим подхалимством не разжалобишь! Хватит, ну хватит… Всё, всё, ладно, мир. Не буду есть твои сердечки – у меня ещё вчерашний суп в холодильнике есть. Сказала же – хватит! На, ешь, троглодит.

Денежное дерево теперь придётся выбросить вместе с горшком. Да и не жалко. Десять лет место занимает – а денег как не было, так и нет. Конечно, я теперь не нищенствую, как в девяностых, твой предшественник – Люцифер Первый – ел огрызки котлет из школьной столовой. И мой суп – не из консервов стратегического запаса. Но денег всё равно нет. Что ты на меня так смотришь? Да, я помогаю своей дочери. А ты бы не помог? Нет, ты бы не помог, это понятно. И в этом мой бывший муж от тебя не отличается. Такой же был безответственный. В цветочные горшки он, конечно, не ссал, но грязные носки везде разбрасывал, воняли не лучше, чем помеченный тобой ковёр. Где он теперь? Двадцать пять лет ни слуха, ни духа. Даже поздравительной открытки за все эти годы дочери не написал – боялся, наверное, что найду его по обратному адресу и на алименты подам…

А Люций слушает, да ест… Я ещё не успела свой суп разогреть, а ты уже и миску вылизал. Правильно, теперь на диван завалился. Все вы такие, мужские особи. Избалованные женским вниманием и заботой. Конечно, вас же меньше, чем нас. А в школе вы вообще раритеты. Когда я была молодой, у нас в коллективе было три мужчины: физкультурник, трудовик и директор. Нет, четыре, ещё завхоз. Все женатые. И десять незамужних барышень разного возраста. Ох, какие интриги плелись! Но я не об этом. Сейчас у нас мужчин вообще нет. Даже завхоз – женщина. Однополый педколлектив. Просто неприлично… Завелся было в прошлом году биолог из разжалованных директоров, так не знали, как избавиться. Такой мудак оказался! Ну, не смотри на меня так укоризненно… ну, если мудак он был! – нейтрально-стилистических синонимов к мудаку нет…

Заговорилась я с тобой, Люций – весь суп выкипел. Ладно, чаю попью с бутербродами. Не лезь на стол, не лезь – тебе докторскую колбасу есть вредно. Она с наполнителями. Бегай потом с тобой по ветеринарам. Шагай обратно на диван, что тебе там не лежалось? За ушком почесать? Потерпи. Сейчас вот сядем с тобой сочинения проверять, тогда и почешу. Не готов терпеть? Понятно. Ты, Люций, своей бесцеремонностью мне нашу физкультурницу напоминаешь, Нину Рудольфовну. Заходит сегодня прямо посреди урока, ни здравствуйте, ни извините, и заявляет с порога: «Ваш класс мне урок сорвал». Я ей говорю: «Нина Рудольфовна, ну это же не повод сорвать ещё один. У нас сейчас урок русского языка, и мы повторяем очень сложный материал про написание частицы „не“ – слитно и раздельно. Всеми прочими разборками давайте займемся после уроков».