Ната Хаммер - Школа. Точка. Ру

Она посмотрела на меня как на врага народа и вышла. И что ты думаешь? После уроков захожу в директорский кабинет. Наша Маргарита Дмитриевна сидит и голову обнимает двумя руками. Я её спрашиваю: «Маргарита Дмитриевна, что с вами?». А она мне молча передает бумагу. Читаю: докладная от Кох по проводу срыва урока вверенным мне классом. Кох – это фамилия нашей физкультурницы, если ты не в курсе. На десять строк – девять ошибок. Она даже докладную в доклодную умудрилась превратить! Вот она, наша молодая смена! Урок у неё сарвали. Как вообще можно сорвать урок физкультуры?! Самое место детям побеситься, дурь из себя вытрясти. Чтобы уже ко мне на русский в полном физическом бессилии приползти. И тогда я им, неспособным к оказанию сопротивления, любое правило втолкую, про ни и про не, и про при и про пре, и про ша и про…

Ша! Люций, я сказала, ша! Не дам я тебе колбасы! Для твоей же пользы! Мне можно, я уже старая. А тебе ещё жить да жить. Что за невоздержанность! Полежи пять минут на диване. Я посуду вымою, и завалимся с тобой тетрадки проверять.

…Ну что, начнём? Ты на чье сочинение взгромоздился, Люций? Это же тетрадка Шишкиной! Я тебе десять раз говорила – у неё аллергия на кошачью шерсть! Завтра весь урок будет чихать! Слезь! Слезь, я тебе сказала, тварь противная! Ты мне завтрашний урок хочешь сорвать? Шишкина будет чихать, а остальные – надрывать животы, все решат, что она нарочно это делает. Пойду, на веранде повешу, может быть, за ночь проветрится. А ты наказан! Иди в угол! В угол, я сказала! Вот и сиди теперь там. А я, пожалуй, сначала проверю, что она там насочиняла, а потом повешу.

Мы, Люций, Грибоедова мучаем. Как всегда в осенний сезон. И пишем литературные сочинения. Я отстояла отдельный курс. Мы гуманитарная гимназия или как? Если у нас не будут писать традиционные сочинения, то где их будут писать? «Московское общество в пьесе Грибоедова „Горе от ума“ ». Так, страница оторвана, на полях – чёртики. В наше время учитель сразу бы «два» поставил, без разговоров. А теперь мы ненадлежащее оформление просто игнорируем. Чёртики – так чёртики. Читаем. «С Сашкой Грибоедовым я познакомилась в детском саду. Я била его подушкой по голове в тихий час, когда воспитательница уходила с нянечкой попить чаю. В чём искренне раскаиваюсь. Он был умный не по годам, – так говорила воспитательница. Но мы, окружавшее его московское детсадовское общество, этого не ценили и троллили его по-всякому. И в этом мы были сходны с московским обществом времён Грибоедова Первого, не понявшем и не принявшем инакомыслие Чадского». Ты слышал, Люций? И что мне с этим делать? Как оценивать? Как отклонение от темы? Я давала задание сравнивать прошлое и настоящее? Не давала. Значит, однозначно – отклонение. Ладно. Читаем дальше.

«Московское общество в пьесе „Горе от ума“ скучное и туповатое. Фамусов, Молчалин, княгиня Марья Алексеевна и даже Софья – все они безнадёжно отсталые. Ещё бы! Обучение и тогда было некачественное: „учителей полки, числом поболее, ценою подешевле“. А без телевизора и Интернета – откуда им можно было получить знания? Все суждения они „черпают из забытых газет времён Очакова и покоренья Крыма“. И только один Чадский догадался съездить за границу почитать свежую прессу. И что же? Общество тут же объявило Чадского сумасшедшим. Смешно! Побывали бы они на минуточку в нашем классе. Как минимум десять Чадских и ни одного Молчалина…» Вот тут, Люций, очень точно подмечено! Ни одного Молчалина. Молчать они вообще не умеют. Но какое отношение к «Горю от ума» имеет девятый класс?! Кроме того, что он весь в обязательном порядке его изучает? Никакого. Опять отступление от темы.

Слушай дальше. «Хотя, если разобраться, Чадский такой же, как остальные члены московского общества – рабовладелец и ханжа. Продал всех своих крепостных крестьян, потратил деньги на заграничную поездку, а потом вернулся в Москву жениться на богатенькой Софье, чтобы поправить своё финансовое положение. Но Софья его отшила, он и взбесился. И, хотя он побывал в Европе, но понятий „политкорректность“ и „толерантность“ он не усвоил; турок и греков называет „черномазыми“, и в этом своем снобизме он ничем не лучше старухи Хлестовой, которая считает свою арапку страшной, как черт. Чадский ругает московское общество за подражание западу, а сам ездил туда за умом» . Чадский у нас идет отдельной темой! Отдельной! Чадский и московское общество – это не одно и то же! Я же предупреждала! И что это за нетрадиционный взгляд на главного героя? Я этому не учила! Чадский – положительный герой! Положительный! Люций, что ты на меня так смотришь, как на дуру? Думаешь, Чадский и правда в альфонсы метил? И просто дыму напускал, чтобы его пустой карман не так был виден? Нет, Люцифер, я к такой трактовке не готова. Что ты крадешься к дивану? Я ещё не разрешала тебе из угла выходить. Слушай оттуда, ты же не глухой.

«Все персонажи у Грибоедова – из советских мультиков. Скалозуб напоминает Волка из „Ну, погоди“, а графиня-внучка – Старуху Шапокляк. Молчалин – это шакал из „Маугли“, Репетилов – шпион из „Бременских музыкантов“, а Фамусов и Софья – это папа-король и глупая принцесса оттуда же. Все они довольно плоские и гротескные. Но Грибоедову это простительно – ведь он не был профессиональным писателем, а пьесу свою написал в перерыве между двумя дипломатическими назначениями. Может быть, он мог бы развить свой писательский дар, но его преждевременно убили».

Ну вот, и что мне с этим делать? Нет, больше, чем на тройку, содержание не тянет. И за грамматность тоже три балла. А теперь пойду, повешу его на веранду. Главное – завтра утром второпях не забыть. ААА! Люций, скорее, тут мышь! ААА! Фу, убежала. Ну что, Люций, опять мышей не ловишь? Спрашивается: чего я тебя держу, если ты даже от мышей меня защитить не можешь, бездельник!?

– Саш, это ты?

– Я.

– Ну, заходи, заходи, у меня для тебя новость есть.

– Какая ещё новость? Ты беременна?

– Ну уж нет. Тебя в школу вызывают.

– За что?

– За то, что однажды ты стал отцом.

– Дорогая, за это могут вызывать только в суд. А в школу вызывают матерей.

– В дневнике написано: «Просьба к отцу: зайти в школу».

– Маш, в те часы, когда я свободен, школа уже не работает. Это исключено.

– Ты даже не спрашиваешь, в чьём дневнике написано.

– Я и так знаю, что в Танькином. Не в Ленкином же. Сходи за меня, будь другом.

– Это рискованно.

– Да ладно!

– Мой последний поход закончился увольнением биолога. А он у них был единственный мужик, между прочим. Хотя истерил почище любой бабы… А потом у них биологии целую четверть не было. И мамашки, которые с видом на мединститут, устроили мне обструкцию.