Ната Хаммер - Школа. Точка. Ру

– Неожиданно. Может, просто на жалость давит?

– Я отца видел. Он в больницу приходил.

– Ах, так ты её даже навещаешь?

– Она – мать моего будущего ребенка. Мальчик не виноват, что так сложилось.

– Ну, если ты так заботишься о мальчике – отсоветуй ей давать имя отца. Нельзя называть детей именами близких родственников, бедный ребёнок потом всю жизнь отрабатывает карму того, чьим именем он назван. Возьми хоть нашу Таньку. Назвали её в честь моей бабушки. И сколько у неё проблем! А Ленку назвали по остаточному принципу: и всё в её жизни идет гладко… тьфу-тьфу-тьфу, постучим по деревяшке.

– Ну, из этого примера нельзя делать выводы о каких-то закономерностях.

– Саш, приедешь домой, я приведу тебе десяток примеров. Но в принципе, это, конечно, не мой ребенок и не моё дело.

– Ладно, Маш, я скажу. Спасибо за участие. Как там Танька себя ощущает, кстати? Она знает?

– О чём?

– О Полине.

– Конечно, знает, я не могла ей не сказать. Рыдает. Говорит: мы все виноваты в её смерти, я тоже виновата, я над ней издевалась, называла ретроградкой. Я утешаю, как могу, но пока безуспешно.

– Тут время нужно.

– А времени как раз у неё нет. У неё экзамен по математике в среду.

– В таком состоянии она не напишет. Возьми у врача справку, потом сдаст, в резервный день.

– Да, хорошая идея, в понедельник с утра займусь. А потом на похороны. Танька настаивает, чтобы я взяла её с собой. Проститься хочет и прощения попросить.

– Надо взять. Обязательно.

– Я боюсь, как бы Танька потом вообще в минус не ушла. Кладбище, и вся эта гнетущая церемония…

– Маш, мы не можем культивировать её инфантилизм. Самое время повзрослеть.

– Как ты заговорил! А кто у нас был главным культиватором? Кто всегда её от всего ограждал?

– Маша, я был во многом неправ. И в этом вопросе тоже.

– Ты на кладбище не приезжай.

– Интересно, а как же я контролировать ситуацию буду? В дистантном режиме?

– Я всё проконтролирую. Ты только сделай бронирование и внеси предоплату.

– А почему ты не хочешь меня там видеть?

– Потому что вместо того, чтобы скорбеть о покойнице, тетки будут обсуждать тебя.

– Ну и хорошо. Выведу их из состояния прострации. А от меня не убудет.

– Я прошу тебя – не надо!

– Я хотел вас с Танькой поддержать.

– Дома поддержишь. Не будем развлекать публику.

– Как скажешь.

– Не забудь – сегодня вечером к нам приходят мои родители, поздравить девочек с последним звонком.

– Помню.

– Купи тёще цветы.

– А тестю – водочки?

– Не вздумай. Пусть вино пьет.

– У него от вина изжога.

– Тогда воду. Нам проблем сейчас и так достаточно. Ну, всё, до вечера. Мне ещё полкласса нужно обзвонить и ужин приготовить.

– Угу, пока…

26 мая

Я никогда не могла представить себе, что школа может догнать меня и пнуть изо всех сил уже после последнего звонка. Нет, конечно, есть ещё экзамены, которые я могу теоретически сдать на двойку, и меня оставят на второй год. Но до этого я не докачусь. Я сконцентрирую всю свою волю, и уж на троечку-то напишу! И я должна была начать этот тяжкий процесс завтра, с экзамена по математике. Но не начну. Мама взяла мне в поликлинике справку с освобождением от экзамена, потому что у меня нервный срыв. И сдавать математику я буду уже тогда, когда все будут готовиться к выпускному.

Умерла наша Полина. Пришла с «последнего звонка» домой, легла на диван и умерла. И никого не оказалось рядом, чтобы спасти. Только кот, который теперь затосковал и отказывается от еды. Мама говорит, что жизнь Полины была сосредоточена на школе, и без школы она дальше жить не смогла. У неё просто остановилось сердце. Мама говорит, что это легкая смерть, и что многие желали бы себе такую. Для меня странно уже то, что люди вообще могут желать себе какой-то смерти. Мне кажется, все должны желать себе долгой жизни. И Полина явно не всё сделала. На похоронах я видела её дочку Катю. Она такая молодая, как же она теперь будет жить без мамы? Папы, как я поняла, у неё вообще нет. И никаких дедушек-бабушек, даже самых несносных. Ни брата, ни сестры. Я впервые поняла, какая я везучая!

У меня так много близких людей. И мне стало ещё более стыдно, что я так пренебрежительно относилась к Полине, препиралась с ней и даже однажды назвала её ретроградкой. Если бы я знала, что у неё больное сердце! Я бы себя сдерживала. Какая, в сущности, разница, какую оценку она мне ставила за сочинение? В моей жизни эта оценка всё равно ничего не значит.

На кладбище приехали все наши, даже наркоманы Клещинский и Сутягин, не было только Кулаковой. Были все учителя (кроме Адольфовны). И многие родители. И многие выпускники. Было много цветов и венков с черными лентами. Мы долго ждали на площадке перед залом траурных церемоний. Оказывается, у покойников тоже очередь, и к тому же даже там кто-то умудрился влезть без очереди, и всё сдвинулось на час. Родственники покойников, которые были по записи, сначала начали возмущаться, но когда узнали, что вне очереди хоронят какого-то криминального авторитета, сразу все как-то успокоились и даже всхлипывать стали тише. В итоге, чтобы нагнать упущенное время, прощание с каждым покойником сократили на десять минут.

Входить в зал было страшно: тряслись ноги и желудок ухал. Так, наверное, входят в преисподнюю. Зал такой серый, тяжелый, и музыка заунывная. Гроб сначала был закрыт, но потом его открыли. Полину я не узнала, я даже подумала, что нам подсунули какую-то другую покойницу. Но потом увидела её бородавку на щеке, и поняла, что это всё-таки Полина, но совсем не та Полина, которую я знала. И мне как-то стало легче. Вышел дядька-распорядитель и стал говорить ласковые слова. Я не слушала, что он говорит, потому что говорил он не от души, я думала о том, как люди выбирают себе такое занятие – целыми днями провожать на тот свет жмуриков, и пыталась представить его маленьким. Мне кажется, он в детстве любил хоронить мух и жуков. Не иначе. Представила, как он приходит домой, целует своих детей и рассказывает жене, скольких он сегодня отправил в последний путь, и как всунули без очереди криминального авторитета, и как он разруливал ситуацию и гасил конфликт среди очередников. Впрочем, речь его была очень короткой, и дальше развернуть картинку его личной жизни я не успела.

Потом стали говорить другие: наша директриса Маргарита, учителя, и даже моя мама как председатель родительского комитета. Хотел сказать ещё кто-то из выпускников, но распорядитель объявил, что церемония подходит к концу, и предложил попрощаться с усопшей. Все выстроились в очередь, подходили к гробу и отходили. Некоторые касались рук Полины своими руками. Я представила холод этих рук и не смогла. Просто подошла и мысленно попросила прощения. За себя и за всех остальных. И отошла, потому что за мной стоял ещё большой хвост, а распорядитель просил ускориться.