Игорь Соколов - Великой тайной светится Любовь

Даже в самых страшных своих снах
Человечество не знало,
Что существо создавшее его
Вообще нигде не обитало…

Как женственна нежнейшая стезя —
Любовь и Страсть, Огонь проникновенья,
Как в небе зажигается гроза,
Так в теле женщины рождается волненье…

Сближения стрелой своей разят
Любые оживающие тени
И омывает радостью слеза
Всякого, кто стал вдруг сокровенен…

Кого не полюбить уже нельзя,
Пусть будет даже встречен он случайно,
Но прекрасные лучистые глаза
Прожгут его насквозь волшебной тайной…

Безумной тенью человека
Лежит надгробная плита,
О сколько раз дыханьем света
Была облита эта тьма…

И все ж среди травы, деревьев,
Среди заброшенных могил,
Я слышал ветер нес поверья,
Расправив мост безумных крыл…

Я за могилою могилу
Лишь только в мыслях разрывал,
Как будто образ моей милой
Скрывал таинственный вокзал…

Все унеслись сквозь прах, далече,
Оставив только тишину
Моей последней странной встречи,
Объявшей вздохом тень ко сну…

Я сам засну и кучка праха
Мгновенно ляжет под крестом,
И вот поэтому без страха
Я грежу только об одном…

Как я сольюсь с лучами света
И перепрыгну тишину,
И во Вселенной вместе с ветром
Найду волшебную страну…

Во тьму весь стыд и адекватность,
Я ненавижу этот мир,
Лишь дева мне несет приятность,
Мой нежный сладостный кумир…

Но и ее печаль обнимет,
И время страстью всколыхнет,
И жутковатой ведьмой в дыме
Она покинет жар высот…

Чего тогда мы все во имя
Своих бегущих вдаль страстей
Глотаем сладостное вымя,
Напоминая вновь детей…

Все также странно существуем,
Ресницами касаясь тайн,
Кружим по небу ярой бурей,
Ища какой-то чудный край…

Но где он, тьма глотает эхо,
Весь крик в безмолвие разлит,
И вместо радостного смеха
Невнятный гул идет от плит…

Я наклонился, чтоб увидеть
Бескрайность в дырочке надгробья,
Но вместе яркого открытья
Костей делящиеся дроби…

Мне посылали чад могильный,
Но даже в гулкой пустоте
Я слышал гимн любвеобильной
Безумно страшной красоте…

Во мне сиял огонь зачатья
И сотни тысячи племен
Искали призрачных объятий,
И словно ангел вознесен…

Я с ними обнимал все небо,
Всю землю, Образ ее, кров,
И мать свою, мою же деву,
Раскрывшую мне связь миров…

Живу в мираже,
Прозябаю на крыше,
И местность в душе
Становится выше…

Иллюзии – старт,
Реальности – финиш,
Мой страстный азарт,
Дальше носа не видишь…

Все стало другим,
Спираль в Бесконечность,
Растянута в дым
Живая беспечность…

Стою на краю
И не чувствуя веса,
Живу как в раю,
Но знаю, что пьеса…

Имеет финал,
Как и начало,
Мир, идеал
Все в мгновенье пропало…

И опять в мираже,
Прозябаю на крыше,
Но тянет уже
Потемней и пониже…

Поближе к земле,
К своим же останкам,
К любимой во мгле,
Ко всем теткам и бабкам…

Гниют не они,
А безумные мысли,
Ненастные дни
И несчастные жизни…

Все кучкой сложились
В могучую стать,
Чтоб снова на милость
Людей убивать…

За призрак идеи,
Звон жалкой монеты,
Вот жуть панацеи,
Мечты не допеты…

Но там мир вдали
И за сказочным краем
Лоном любви
Чудо вновь раскрывает…

Человечество спешит судьбе навстречу,
Я разглядел в движенье повторенье
Все то, что было, – отразилось в речи, —
Одно бессмысленное головокруженье…
Вот он символ всякой странной жизни,
Мы брошены иль ползать, иль летать,
Но ковыряясь в грязи или в выси
Все равно до смысла не достать…

Вот отчего грустит отчаянно священник,
И с Цикенбаумом, со мною водку пьет,
Мы над Окой сидим, разглядывая тени
От облаков, плывущих словно наш народ…
Такие ж профили, расплывчатые лица,
Изменчивых уродцев хоровод,
Однако хорошо хоть раз напиться, —
Цикенбаум говорит и водку пьет…

Его целуют сладостные девы,
Священник гладит их исподтишка,
И льются нежные напевы
На небо прямо с детского горшка…
Вот оно, профессора потомство,
Цикенбаумы в пеленках, во плоти,
Однако в детях нет совсем уродства,
Как будто ангелы на землю к нам пришли…

И задержались в наших жалостных объятьях,
И голосами проплывая над Окой,
Поют о том, что все мы сестры, братья,
И уходим все в неведомый покой…
Так шептал сквозь слезы благостный священник,
И девы слезы, молча, проливали,
И Цикенбаум говорил лишь, – понедельник
Раскрылся нам закатом и печалью…

Но все же, что-то здесь прекрасное и было,
В горящих страстью лицах и в словах
Сияла чудная таинственная сила,
Оживляя вновь безумный прах…

Все относительно, – во мраке душных комнат,
В гробу под покосившимся крестом,
В песочнице с совком еще ребенок, —
Я Тайну ощущал со всех сторон…
Под деревом в дожде и на болоте,
И на холме высоком у реки
Бывал задумчив часто и бесплотен, —
Я легкой тенью улетал, – мои шаги…
Вонзаясь в небо, тут же исчезали
За жизнью тех, кто не оставил здесь следа,
В волшебном Образе таинственной печали,
В покое храма под защитою креста…
Под куполом, сливающимся с небом,
Под ангелом, срисованным с меня,
И даже в лоне самой сладкой девы,
Весь в ощущении божественного сна…
Я чувствовал в бескрайнем мирозданье
Какой-то свой единственный причал,
Я плыл к нему, измученный незнаньем,
Мой взрыв внутри звучал как Баховский хорал…
Я с Иоганном вместе поднимался в небо
По омовению живущих в сердце крыл,
Со мною выросших из сладостного плена,
Из лона матерей, из тьмы могил…
Еще не вырытых, но уже втайне бывших,
Впуская мир в невидимый свой дом,
Кто он, создавший это странное затишье
В гробу под покосившимся крестом…
Не я, не Он, и даже не Всевышний,
Забывшийся в творении земном,
Он мне казался чудом, но излишним,
Осенивший всей ничтожности закон…
Он отражен был поворотом наших судеб,
Принимая форму вечного ключа,
Он раскрывал пороки жалких судей
И пальцев дрожь слуги и палача…
Вот роли, вмиг доставленные ветром, —
Кто их поймал, в сценарий сам вошел,
С тоскливым ангелом я плыл по белу свету,
Не пытаясь вжиться в собственную роль…
Но исподволь сама будто мечтанье,
Она меня впускала в миражи,
И с девой нежной в страстном обладанье
Я пролетал мгновений этажи,
И превращал существованье в привыканье
К звучащей в Образе моем безумной лжи…