Игорь Соколов - Человек из грязи, нежности и света

– Лулу не врать! Лулу сама видеть ты целовать Мабуту! – вмешалась в их разговор сердитая Лулу.

– Ты еще пожалеешь, Эскин, ты очень об этом пожалеешь, – сказала уже спокойным тоном Соня, и гордо вскинув свою головку, быстро вышла из квартиры.

– Надо же какая она актриса! – изумилась Алла.

– Еще какая актриса! – улыбнулся со вздохом Эскин. – Хотя, я ее и не выгонял!

– Но все равно ты с ней не хотел оставаться, – заметила мудро Алла.

– Да, – вздохнул Эскин.

– А для женщины нет более страшного унижения, чем просить своего мужчину остаться с ней, – Алла глядела на Эскина с таким вниманием, что Эскину показалось, что она изучает его как подопытного кролика.

– Слушай, а что ты на меня так смотришь? – занервничал Эскин.

– Боюсь, что со мной ты поступишь точно так же, – Алла обняла Эскина и поцеловала.

Лулу тоже обняла Эскина сзади и прижалась к нему, целуя мочку уха.

– Эх, дорогие мои, до чего же я вас всех люблю! – расчувствовался Эскин и даже смахнул рукавом слезу, – неужели такое счастье может быть?! И с кем, со мной!

– Подожди еще, может найдешь себе других баб, а нас выгонишь, – усмехнулась Алла.

– Типун тебе на язык! – рассердился Эскин.

– А почему именно типун, а не какое-нибудь сладкое блюдо?! – засмеялась Алла.

В этот момент Эскин почувствовал, что Алла радуется уходу Сони, хотя все еще как-то сомневается в Эскине.

Тогда он снова поцеловал Аллу, он почувствовал, как прикосновение ее губ превращает ее в трепетного зверька, как немой восторг переполняет ее душу, а все сомнения и страхи быстро растворяются как тучи в небе, когда идет дождь, а что такое дождь, как не проникновение неба в землю.

Земля и небо совокупляются во время дождя, иногда они так глубоко чувствуют друг друга, что гремит гром, сверкает молния и все дрожит в их природном экстазе.

Вот и он быстро срывает с Аллы платье и мгновенно проникает в нее, а она стонет, кричит, она достигает оргазма, самого глубокого проникновенного чувства проникновения в него.

Но вдруг, Эскин оборачивается, и видит рядом лежащую на полу обнаженную и плачущую Лулу, и тоже страстно ждущую его проникновения – проникновения в себя, его семени, и он как птица перелетает с Аллы на Лулу, и снова происходит чудо.

Вопль Лулу пронзает пространство многоэтажного дома, когда Эскин пронзает ее, и чувство щемящего восторга сливается с внутренним экстазом всей Вселенной.

А за окном идет дождь как ощущаемое повсюду проникновение неба в землю.

Все небо все грохочет в экстазе, а земля под ним все дрожит, озаряемая накалом его чувств. И везде происходит одна Любовь…

В бурлящем потоке воды как будто протекающего сознания, дядя Абрам держащий, свою Риту за руку, как за путеводную нить, почти ни о чем не думал, кроме того, куда их несет эта вода.

Было ощущение, что кто-то их водит по одному и тому же кругу, ибо нельзя себе было представить, что столько воды можно было заключить в этом странном небосклоне, в противном случае вода бы просто разрушила его.

Правда, уже, когда их силы были на исходе, они увидели слабый свет и край какой-то лестницы, ведущей из воды снова наверх.

Они подплыли к ней и стали выбираться из воды.

Они ничего уже не говорили друг другу, они так сильно устали, что у них не было никаких эмоций, только желание лечь на любую земную поверхность и отключиться.

Когда дядя Абрам нащупал хорошо знакомый ему люк с задвижкой, он подумал, что они опять окажутся на крыше, но вместо этого они с Ритой очутились в зеркальной комнате отовсюду, и сверху, и снизу, и со всех сторон на них глядело очень яркое озарение светом собственного отражения.

Дядя Абрам тут же догадался, что продюсер видит их сквозь зеркало, а поэтому может наслаждаться их жалким видом отовсюду.

– Давай трахнемся! – сказала Рита, обнимая его, уже лежащего на зеркальном полу.

– Я устал, – прошептал он, ему не хотелось говорить о своей догадке, но Рита и не думала соглашаться с его отказом.

Она решительно сорвала с него мокрые штаны и обхватила его член нежными губами.

Всего какое-то мгновение, и дядя Абрам забыл о продюсере, он уже был в ней, в своей Рите, блаженно вздымающей над ним свое волшебное создание.

Смысл такой, что смысла просто не было.

Он ощущал ее всю глубоко изнутри как собственное тело, тянущееся куда-то в бесконечность.

А из этой бесконечности к нему обратно возвращалось уже не тело, а душа, как ощущение невесомости во время безумного полета над дремлющей темнотой, из которой тысячи бесстыдных и нахальных глаз пожирали их любовную связь… как самих себя во время ненасытного голода.

Дядя Абрам все сильнее чувствовал трепещущее в нем тело Риты. Их бескорыстная любовь играла роль вечного проводника, ведущего их сквозь серое вещество, находящееся в мозгу сумасшедшего продюсера.

Он чувствовал, как ударяет ему кровь в голову, когда они соединяются. Внутренне дядя Абрам смеялся над продюсером, ощущая его мимолетную слабость.

Как многие созерцатели, продюсер был поглощен своим зрением. Он касался их своим зрением как пинцетом, но ничего не мог ни ощутить, ни понять.

Единственное, на что он был способен, это на какое-то мгновенье представить себя во время их акта дядей Абрамом. Однако его никогда не разглашаемая попытка превратить их в живой порнофильм, ему явно не удалась, отчего он все время и злился на них и придумывал для них всякие козни.

Вместе с этим, продюсер превратился для них в какое-то наваждение, с которым все время приходилось бороться, хотя эта борьба все яснее доказывала свою бессмысленность.

Зверь никогда не выходящий из клетки постепенно становится покорным, и вот эта самая покорность, которую дядя иногда видел и в себе, и в Рите, и бесила его больше, чем внезапный поток с отключением света.

Вскоре они встали, стыдливо одели на себя мокрые тряпки, уже едва прикрывающие их тела и попытались обнаружить выход из зеркальной комнаты, но его нигде не было, даже люк, из которого они выбирались, куда-то исчез, отовсюду на них глядело их собственное отражение.

Это отражение их смущало, так как у них был глупый, одновременно усталый и измученный вид.

Свет, изливающийся из четырех углов комнаты, становился порой таким ярким, что у них начинали слезиться глаза. Кубическая форма комнаты, казалось, желала их поглотить своей правильной симметричностью.

– Ты, знаешь, почему у людей ассиметричные лица?! – спросил дядя Абрам Риту.

– Это как?! – спросила Рита.

– Ну, когда одна половинка лица больше другой, – объяснил он.

– Не-а, не знаю, – вздохнула Рита и присела на зеркальный пол.