Аркадий Маргулис - Обращение Апостола Муравьёва

Ворон при следующей встрече, не сдержав ликования, похвастал с порога:

– Ну, проходи, проходи, воин… Чтобы тебе так сладко жить и не окочуриться… Пошли на ура флагманские баксы. Богатый бомонд в обморок попадал, языками липкими зацокал. В три дорога заглотили твои причудники – враз модными стали… Надо же, чего удостоились вожди пролетариата… В драгоценную оправу взяты, на золотой цепочке в видных местах на стенке болтаются. Как ни странно, Маратушка, цена растёт и растёт. Делай по-быстрому ещё и на меня скидывай… Никакого криминала, а выхлоп – царский…

Случается. Одно дело, если отец, приготовив сыну подарок, сунет запросто в руки в памятный день. Дитя наверняка не упомнит. Или иначе, когда родитель, сам с воображением, припрячет заветное, а сын, чтобы найти, своё старание вложит. Скажем, добудет папаша пару монет – не шибко ценных, но с чужестранными подъеденными надписями, прикопает где-нибудь среди средневековых развалин, а сыну предложит на поиски «клада» отправиться. Поедут вместе куда-нибудь в старинную крепость, и среди рухляди и хлама выкопает пацан, исподволь по отцовой указке, памятный на всю жизнь «клад». Вот что подарок. С них станет. В кои времена упросит мальчишечка батю в прятки постараться. Если отец недогадлив или нетерпелив слишком и сына сразу отыщет, не избежать пацану огорчения. Быстро найдут – удовольствия мало. Случись, отец изобретательный, с пониманием детской души – дождётся, когда сын сам себя обнаружит. Окрикнет, завозится, чтобы слышно было. И тем поощрит отца взять и найти. Отыщется парень, но удовольствия получит побольше. Напротив, если отец поленится искать, сдастся, любимое чадо испытает разочарование, какое там торжество. Услада от игры в любом случае останется, но отказ от игры, от поиска – первая причина недоверия. Наступит время прятаться отцу, пусть сообразит, что укрыться должен не слишком тщательно, но для забавы в меру, чтобы отыскать удалось вовремя. И надобно отцу тогда уж изобразить расстройство от проигрыша. Как раз тут проясняется, что истинная награда – когда тебя неизбежно находят.

Среди преступников любых кланов, мастей и специализаций легко выделить два трафарета. Одни преступают закон из-за выгоды, другие, лучше назвать их игроки, ради куража. Игрок имеет свой почерк – по нему опытные следаки идут по следу, и даже умеют правильно предположить следующий шаг игрока. Игрок, посмеиваясь, легко видоизменяет обстоятельства в нужной направленности – то усложнить работу следствия, а то и облегчить. Иные, ушлые, умеют сработать с минимальным числом улик, наследить ложно и даже поиздеваться над следаком, оставив на месте преступления свою фирменную улику, «визитную карточку».

Марат Игоревич Муравьёв-Апостол, прирождённый изобретательный и наделённый многими талантами игрок, в деньгах не нуждался. Поток неожиданного вдохновения к какому-либо занятию часто становился его движителем, управлял им, понуждая к действию. Последнее увлечение, тяга к чистому искусству вылилась в безнадёжное в конце концов предприятие. Отложив на потом выгодные предложения Ворона, Апостол решился фабриковать двадцатипятирублёвые, наиболее защищённые советские ассигнации. Он с энтузиазмом взялся бы имитировать рублёвую купюру, окажись она наиболее сложной в изготовлении.

Исчезли друзья-приятели, прежде любившие заходить без стука. Галима, сколько стало известно через всемогущего Ворона, вернулась с дочками на родину, в Элисту, и носа в Киев не казывала. Возможно, боялась, но, не исключено, радовалась исходу. Апостол вёл аскетический образ жизни – не предавался вредным привычкам и обходил десятой дорогой женщин, что в его возрасте и положении смотрелось странным. Работал он вдохновенно, однако любой художник устроен так, что не может бесконечно работать в закрома. Как воздух, ему жизненно необходимо признание, где даже посредственный результат – удача. Осечка, наоборот, даёт новый толчок к совершенствованию. Мастер холста худо-бедно имеет возможность выставить работы на потребу дилетантам, на суд знатокам. Пусть даже в подземном переходе. Апостолу, чтобы предъявить миру свои шедевры, предстояло идти в люди и при этом рисковать свободой.

Иногда, оставив на время творческие потуги, Апостол отправлялся «понаблюдать». У пивного ларька на входе в рынок всегда людно. Здесь смешивались и разменивались потоки людей, витали над головой пережёванные рыночные сплетни. Апостол с толпой вливался в упорядоченный хаос рынка, ходил между рядами и внимательно наблюдал, как перемещаются деньги. Мясники принимали бумажки осторожно, измазанными в крови пальцами. У брезгливых продавцов рыбы всегда мокрые руки. Встряхивали, прежде чем взять ассигнацию. Азиаты и кавказцы предпочитали новенькие купюры, местные земледельцы радовались затасканным, в чёрных морщинах рублям.

Насмотревшись, Апостол решился. Новичку повезло, пристроил с десяток четвертных. Завертелось, понеслось.

Марат любил «работать» самостоятельно. Влекло на досужий расчётливый риск – как никогда. На ринге цены бы тому не сложилось. «Работа» в незнакомом городе первым делом предполагала прощупать рынок. Отыскав его и учтя реальную вероятность провала, Апостол сначала выполнял культурную часть визита. Тем более что к полудню зоркие торговцы, набив карманы чепуховой наличкой, теряли бдительность, и базар превращался в гудящий улей, в проблему протиснуться между рядов. Вот и на сей раз ничто не предвещало осечки. Стояла ровная осень, за городом, куда ни погляди – лес, и дышалось сладостно.

Марат понежился на подвесном мостике, побродил в музее космонавтики и затем в краеведческом. Что делать – программа есть программа, и время растрясти полезно. Не поленившись, подался на Тетеревское водохранилище, где обосновался надолго, любуясь монументальностью скалы Чацкого, подгребавшей подолом воду. Впервые изменив намеченному маршруту, отправился на рынок раньше. День подобрался к полудню, намекнув на дождь, и отчётливо почуялось возвращение в Киев не солоно хлебавши.

Ночью с высоты птичьего полёта Колхозный рынок напоминал чёрную трясину в сердце города. Но с первыми лучами болото превращалось в животворное озеро. Не слишком чистое, засаленное разноликой фауной и порой нечистью. Когда вконец прояснится, к рынку начнут стекаться покупатели. Сперва их стайки – сплошь страждущие бессонницей, но вскоре они объединятся в разношёрстные потоки, заматереют и сольются в половодье.

Марат Игоревич размышлял о схожести судьбы с театром. Мать, фанатичная театралка, впервые понесла сына в «храм Мельпомены» между вечерними кормлениями, свято надеясь, что паломничество в одухотворённую обитель останется в памяти ребёнка с младенчества. Возможно, именно это обстоятельство предопределило дальнейшую судьбу чада. Притворство, враньё, кривляние, ранее считавшиеся моветоном, получили право на резонность. Оказалось, блеф и манерничанье актёров не только возможны, но и возвысятся публикой до духовных ценностей. Телевидение, кино – о других свойствах. Плоский экран отображает действо как раз на границе условности. Всё, что за ней происходит, изначально неправда. В театре, то есть в жизни, часто иначе. Человек, родившийся в семье комбайнёра, пытается убедить окружение, что он Калиостро. Ему, обладателю банальных способностей, удаётся легко надуть зрителей. Почему же мошенник, обходивший квартиры под видом участкового лекаря, попутно совавший в портфель то, что плохо лежит, хуже актёра, чьё притворству мы поощряем кровно заработанными деньгами. Отчего такая несправедливость: первый – негодяй и отброс общества, второй – гений, достойный подражания.