Вацлав Михальский - Собрание сочинений в десяти томах. Том девятый. Ave Maria

Накануне отъезда Анатолия в Марсель, когда тетя Нюся пошла к своим грядкам «надергать зеленушки к обеду», а Анатолий и Мария Александровна остались в доме одни, она спросила его в лоб:

– Выкладывай, чем мучаешься?

– Мучаюсь, – сознался Анатолий, – сказать сил нет…

– Говори, не томи.

– В общем, так: на том симпозиуме в Париже встретил я свою однокурсницу по московскому медучилищу, подружку Александры Надю-булку. Она у них в Москве теперь там тоже чи санврач, чи герантолог. Бегала от меня. Токо я до ней, а вона раз и шмыганула мимо, – когда Анатолий Макитра волновался, в его речи возникали знакомые с младых ногтей украинизмы. Потом он вдруг снова переходил на чистый русский язык. – Наконец, прижал в темном углу, под лестницей. «Здравствуй, Надька, я Толик Макитра». А она: «Извините, вы меня перепутали. Я вас не знаю». – «Надька, – говорю, – не дури! Хоть ты и расфуфыренная, а как была Надька-булка, так и осталась». – «А, это ты, моль на аркане? – говорит. – Чего тебе? По-быстрому». Меня так дразнили: «моль на аркане». Моль – за то, что белобрысый. А почему «на аркане», понятия не имею. Так, ляпнул кто-то и прилипло. Я говорю: «Где Александра? Где Анна Карповна?» Она молчит. Я говорю: «У Александры есть старшая сестра Мария…» Тут звонок в зал прозвенел. «На том свете они, – вдруг говорит, – Александру на фронте убило, а ее мама с горя умерла! Пусти!» – толканула меня в грудь, вырвалась на светлое место и убежала в зал. Думал я ее на другой день прижать, расспросить, а они уехали, ихняя советская делегация. Должны были быть с утра, а уехали. Вот так.

– А ты видел ее лицо?

– Я же сказал, в темный уголок загнал, там даже хлоркой воняло. Какое лицо? Морда злая, растерянная. Они, советские, боятся нас, эмигрантов, как черт ладана.

Возникла долгая пауза.

– Я за Сашу сильно плакал, – наконец нарушил молчание Анатолий, – ушел с зала и плакал под дождем, на улице.

Свежий ветер с моря колыхал кружевные занавеси на высоких окнах, чисто вымытых тетей Нюсей. Тихо было в гостиной, тихо во дворе.

– Не верю, – Мария сказала это негромко, но с такой убежденной силой, что Анатолий невольно вздрогнул. Он удивился, что Мария Александровна приняла его известие без слез, без крика, вернее, даже и не приняла, а отвергла.

– Зачем Надьке врать? – растерянно спросил Анатолий.

– Не знаю. Если бы умерла моя мама, я бы почувствовала. О сестре Александре не скажу, я ее помню совсем крохотную, и у нас почти не было связи. Об Александре не знаю, а мама не умерла, я бы знала. Ты уезжаешь утром?

– Самолет после полудня, но отсюда надо выехать рано утром. Здесь можно заказать такси?

– Можно, но я отвезу тебя сама. Ладно, утро вечера мудренее, пойду пройдусь берегом моря.

Анатолий не решился сопровождать Марию Александровну.

Пришла от своих грядок тетя Нюся с пучком зелени к обеду.

– А куда Маня? – спросила Анатолия тетя Нюся.

– Погулять, к морю.

– Тай ты пийди, а я поколотюсь на кухне полчасика.

– Колотитесь. Я дома посижу, чемодан посмотрю – что чего.

– Ну-ну, – доброжелательно сказала тетя Нюся, отправляясь на кухню.

«Какая выдержка, какое самообладание!» – подумал о Марии Александровне Анатолий.

А она спустилась тем временем по каменной лестнице на берег и пошла вблизи набегающих волн по плотному серому от воды песку.

Анатоль Макитра ошибался – дело было вовсе не в выдержке Марии Александровны, а в том, что она ни на мгновение не усомнилась: известие о смерти матери ложное.

Почему такое бывает между близкими? Наука, которая уверена, что все в этом мире можно разложить по полочкам, пока по этому поводу молчит. Хотя она, эта самая наука, и признает: подобные прозрения между близкими людьми случаются независимо ни от времени их разлуки, ни от расстояния, которое их разделяет.

Выйдя на берег моря, Мария Александровна пошла не направо, куда простирались ее владения, а налево, на восток, то есть в сторону родины, своей России. Конечно, это было очень условное движение и очень наивное, но оно шло от сердца и получилось само собой, как бы независимо от ее воли.

По всему морю, насколько хватало глаз, вскипали пенящиеся буруны, дело шло к шторму, уже сейчас на берег было выброшено много водорослей, а к утру их будет гораздо больше. Ветер высекал из глаз слезы, Мария иногда стирала их с лица тыльными сторонами ладоней и шла дальше. Можно было подумать, что она плачет, но она не плакала, просто лились слезы.

Она уже давно шла по пляжам чужих вилл. Удивительно, но на пляжах не было никаких загородок, и казалось: так и до России можно дотопать и встретить маму…

«Мамочка, как ты там?! Я знаю – ты жива и здорова. Мамочка, как хорошо, что приехал Толя из Америки и выложил мне эту неправду про тебя. Я ни на секунду не поверила, но его известие как будто вывело меня из летаргического сна. Я каждый день буду теперь думать о тебе, мамочка, буду молиться за тебя и за Сашеньку во здравие! Я ведь всегда жила памятью о тебе, о папа, о Сашеньке, а в последние годы эта память ослабла. Да, были события, которые вышибли меня из седла, но теперь все станет иначе… Пока мы помним – мир нетленен. Дай Бог, чтобы моя сестренка Александра была жива и здорова и мы встретились еще на этом свете. Господи, мамочка, спаси и сохрани всех нас! Помнишь, ты говорила: “Маруся, не нюнь!” А я разнюнилась. Господи, мамочка, спаси и сохрани!»

Наконец, Мария уткнулась в невысокий забор, перегораживающий узкую полоску пляжа. Она не стала перелезать через забор, а повернула назад. Наверное, она прошла до забора, плетенного из стеблей сорго, километра два, не меньше. Значит, ходу назад ее размашистым шагом было минут двадцать-двадцать пять. Когда до дому оставалось метров пятьсот, ударили крупные капли дождя – холодного, зимнего, но Мария даже не поежилась. С каждым шагом ей становилось все свободнее, все вольнее, и душа ее как бы наливалась свежими силами. Когда она подошла к своей вилле, дождь кончился.

– Маня, да ты вся мокра! – всплеснула руками тетя Нюся. – А ну, гэть в ванну, в горяченьку!

– С меня и душа хватит, – отвечала Мария, – а ты накрывай на стол. Я обкупнусь и переоденусь мигом.

За обедом Анатолий хвалил тети Нюсин борщ, хвалил котлеты. Заметив при этом, что и его Аннет теперь хорошо готовит. Зная, что он ярый трезвенник, ни Мария, ни тетя Нюся даже не обмолвились о любимом Порто.

Вспомнили Тунизию: форт Джебель-Кебир, Бизерту, город Тунис, воздвигнутый на месте бывшего Карфагена.

– В прошлом году в Тунисе открыли православную церковь Воскресения Христова. Присылали мне приглашение на открытие. А Настя Манштейн [28]приглашала еще отдельно, она там у них в старостах бизертинского храма Александра Невского. Замечательный человек, работает в бизертинской гимназии, преподает математику. Да, приглашали меня, а Настю особенно, но я не поехала. Зря. Сейчас бы поехала, но в пустой след мы все горазды каяться.