Вацлав Михальский - Собрание сочинений в десяти томах. Том десятый. Адам – первый человек. Первая книга рассказов. Рассказы. Статьи

И в то же время мудрый Фунтик способен на отчаянные поступки, о чем свидетельствует случай с котенком Изабель. Этот эпизод, в котором Михальский достигает вершин писательского мастерства, приведу полностью: «Однажды к ним в усадьбу неожиданно забежал огромный серый кабель, и ростом, и осанкой смахивающий на крупного волка. При виде котенка у кобеля встала шерсть на загривке, и он автоматически двинулся на расправу. Вдруг, откуда ни возьмись, из-за куста жасмина выскочил Фунтик и, рыча изо всех сил, преградил псу дорогу. А маленькая Изабель тут же спряталась под Фунтиком. Он рычал так яростно, так остервенело, брызжа слюной и выкатывая глаза, а сам, по сравнению с незваным гостем, был такой маленький, такой жалкий, что пес остановился в недоумении и, наверное, подумал: “может, бешенный?” Поразмыслив, громадный пес поднял заднюю лапу у куста олеандра с его будто лакированными, вечнозелеными листьями, потом мощно отгреб землю, встряхнулся и побежал восвояси». Трудно забыть и кошачий «почетный караул» на углах захоронения Фунтика, придающий смерти собаки нечто мистическое… Итак, в изображении животного мира Вацлав Михальский, несомненно, достиг классической высоты.

Вацлав Вацлавович, почему Вы придаете такое большое значение «братьям нашим меньшим» на протяжении всего своего творчества? И чем Вы объясните тенденцию исчезновения животного мира в современной прозе?

ВАЦЛАВ МИХАЛЬСКИЙ. В Вашем вопросе уже есть ответ: именно потому, что я понимаю и чувствую их как «братьев наших меньших».

Сегодня у меня на даче проживают кошка Дуся, коты Шлема и Яша, пес Маркиз. У всех у них есть ветеринарные паспорта, и все они записаны на мою фамилию. Дуся у нас аристократка – чистокровная сибирская кошка, очень красивая, большая и гордая. Когда-то, давным-давно, ее котенком подарили моей внучке Елизавете, потом, когда юная кошка начала лазить по шторам, определили ко мне на дачу. Оба кота помоечного происхождения, поэтому они очень умные, хитрые и отважные.

Маркиз достался мне по случаю: его подобрали замерзающего около метро, где на теплых решетках расположились две враждебные стайки собак и не подпускали его к себе даже приблизиться. Это был жалкий, облезлый, невероятно худой кутенок, который еле держался на ногах.

На другой день мы повезли его в ветлечебницу. Врач нашел у него кучу болезней и малокровие. На вопрос, чем его лечить, ответил: «Кормите». А когда я спросил, какой он породы, врач сказал: «У него 18 пород». И, взяв ветеринарный паспорт, добавил: «Как писать, без имени?»

– Почему же, если у него 18 пород? Пишите Маркиз.

– Хорошо, тогда он будет Маркиз Михальский.

Маркиз вырос в крупного, умного, благородного, послушного пса. Он даже перебарывает себя, когда мимо проходят наши кошки. Перебарывает, конечно, но видно, с каким трудом это ему дается.

ЮРИЙ ПАВЛОВ. Мария Мерзловская так определяет один их главных своих жизненных принципов: «Никогда не вступать ни в какие соединения, партии, группы, союзы, а действовать во благо России только в одиночку. Чтобы было с кого спросить и не на кого пенять…» Как минимум в одном пункте – «над схваткой», «ни с кем» – кредо героини совпадает, на мой взгляд, с жизненно-творческой позицией Вацлава Михальского.

Вацлав Вацлавович, как Вы относитесь к сказанному? Не кажется ли Вам, что такая Ваша позиция во многом объясняет пятидесятилетнее замалчивание Михальского-писателя авторами разных направлений?

ВАЦЛАВ МИХАЛЬСКИЙ. На Ваш вопрос о том, совпадает или не совпадает моя жизненная позиция с позицией моей героини Марией Мерзловской, я бы ответил скорее утвердительно. Хотя зазор между нашими позициями всегда существует.

А что касается «замалчивания», о котором Вы говорите, то это не совсем так или совсем не так.

Начиная с самого первого, написанного в 1957-м и опубликованного в 1960 году Игорем Дедковым в газете «Костромская правда» рассказа «Семечки», у меня всегда были читатели. А «Балладу о старом оружии», «Катеньку», «Печку», «Семнадцать левых сапог», «Тайные милости» прочли миллионы человек. Другое дело, что я никогда не был на виду у критиков, как писал Георгий Иванов:

Да, все было именно так, но это вопрос тысячи стечений обстоятельств. И я не ропщу, жаловаться мне не на что. Тем более что есть читатели и у моей большой работы: романов «Весна в Карфагене», «Одинокому везде пустыня», «Для радости нужны двое», «Храм согласия», «Прощеное воскресенье, «Ave Maria».

Не обходят люди вниманием и мою совсем новую кавказскую повесть «Адам – первый человек».

И все-таки спросите Вы: почему замалчивали? Да в том числе и по объективным причинам, потому, что развивался я как человек пишущий довольно странно. Посудите сами: первая книга «Рассказы» вышла у меня в Махачкале, когда я был на третьем курсе Литинститута, тут же, в 1964 году, и опять же в Махачкале, вышла моя вторая книжка – «Ваш корреспондент» (к тому времени я уже много занимался журналистикой), тогда же, в 1964 году, на четвертом курсе Литинститута, меня ненароком приняли в члены Союза писателей СССР, что в дальнейшем было очень полезно, во всяком случае, когда я вернулся домой и пошел на штатную работу в газету, меня никто не учил, как ручку держать.

В 1965 году я приехал в Москву, защитил диплом и сразу вернулся в Махачкалу к маме и младшему брату. Начиная с 1964 года наша мама сильно болела. В 1967 году я издал в Махачкале роман «Семнадцать левых сапог». Помню, в «Новом мире» была по этому поводу рецензия В. Канторовича, из которой было понятно только то, что роман как бы хвалят, а за что, о чем там речь? Ни словечка… Полностью непонятка, а не рецензия. Я знал из его уст, что Канторович от романа в восторге, но знал также и то, что писать, о чем роман, уже нельзя, прошли те времена, когда было можно. Я просто опоздал с публикацией. И так бывало еще не раз. Я то опережал востребованность, то опаздывал.

В 1978 году я опубликовал в журнале «Октябрь» повесть «Печка», в 1980 году в издательстве «Современник» вышла моя первая московская книжка «Стрелок», вплотную за ней мой номер Роман-газеты с повестями «Баллада о старом оружии», «Печка», «Катенька». В 1982 году я опубликовал в журнале «Октябрь» роман «Тайные милости». Все двери были открыты, но как-то расхотелось писать. И я не писал 19 лет. В 2001 году я начал публикацию в журнале «Октябрь» романа «Весна в Карфагене», в 2002 году этот роман закончил, а в 2003-м получил за него Государственную премию по литературе.

Тут тоже не обошлось без случайностей. Я считал роман «Весна в Карфагене» законченным и не собирался его продолжать, но каким-то мистическим образом в конце романа в его журнальной публикации было написано: «продолжение следует». И оно действительно последовало, я написал вдобавок еще пять романов.