Николай Агафонов - Повести и рассказы

Двери Покровского храма распахнулись, и из них вышел крестный ход. Мужики несли запрестольные образа [25]и хоругви. За хором шел отец Петр, широко улыбаясь. На нем сверкала нарядная белая риза. В руках он держал напрестольный крест [26]и Евангелие. Рядом с ним шел Степан, одетый в белый стихарь, нес кадило и требник [27]. За батюшкой шел весь народ, бабы – с ведрами и бидонами.

Отец Петр встал коленями на половичок, постланный у самого края проруби, вырубленной во льду в виде креста. Вода уже успела затянуться тонкой корочкой льда. Священник погрузил в прорубь большой медный напрестольный крест, проломив им корочку льда, и запел тропарь [28]Крещения. Хор сразу подхватил пение тропаря. Один из мужиков бережно вынул из-за пазухи белого голубя и подбросил его вверх.

Голубь закружился над речкой. Народ, задрав головы, с восторгом наблюдал за полетом птицы.

Степан зачерпнул из проруби крещенскую воду небольшой медной водосвятной чашей. Взял кропило [29]отец Петр, щедро окропил народ крещенской водой, и крестный ход направился в село. Бабы, весело поругиваясь и толкая друг друга, начали черпать ведрами и бидонами воду из проруби. Невдалеке, ниже по течению, еще одна прорубь, для купания. Около этой проруби толпился и стар и мал. Смех, шутки, радостные крики. Люди по очереди окунались в прорубь. Перед тем как окунуться – крестились. Выходя из воды, накидывали полушубки и выпивали по чарке. Степан тоже был среди купающихся.

В просторной горнице в доме отца Петра его жена, матушка Авдотья, вместе с солдатской вдовой Нюркой Востроглазовой делали последние приготовления к праздничной трапезе. Нюрка хлопотала у печи, вытаскивая оттуда пироги, ставила их на стол. Матушка Авдотья накрывала стол разносолами, когда в сенях послышался шум и схлопывание полушубков от снега. Дверь в избу распахнулась, и появился отец Петр с мужиками: Никифором, Кондратом и Савватием, все запорошенные снегом. Отец Петр скинул на лавку полушубок и тут же, запев тропарь Крещению, пошел кропить всю избу крещенской водой. Затем благословил трапезу, и все, рассевшись возле стола, принялись за еду. В это время пришел Степан, перекрестился на образа и присел на скамью у края стола.

– Никак вижу, Степка, ты тоже в прорубь окунался? А ведь хвораешь, и туда же, в холодную воду лезешь, – сердито покосился на него отец Петр.

– Так потому и лезу, батюшка, что хвораю, – улыбнулся Степан, – в Иордане-то святом и надеюсь вылечиться.

– Блажен ты, коли так веруешь, – уже примирительно сказал отец Петр.

Вначале все молча вкушали пищу, но после двухтрех здравиц [30]завели оживленную беседу. Никифор мрачно молвил:

– Слышал я, у красных их главный, Лениным вроде кличут, объявил продразверстку, так она у них называется.

– Что это такое? – заинтересовались мужики.

– «Прод» – означает продукты, ну, знамо дело, что самый главный продукт – это хлеб, вот они его и будут «разверстывать», в городах-то жрать нечего.

– Что значит «разверстывать»? – взволновались мужики, нутром чувствуя в этом слове уже что-то угрожающее.

– Означает это, что весь хлебушек у мужиков отнимать будут.

– А если я, к примеру, не захочу отдавать? – горячился Савватий. – У самого семеро по лавкам – чем кормить буду? Семенным хлебом, что ли? А чем тогда весной сеять?

– Да тебя и не спросят, хочешь или не хочешь, семенной заберут, все подчистую, – тяжко вздохнул Никифор. – Против рожна не попрешь, они с оружием.

– Спрятать хлеб, – понизив голос, предложил Кондрат.

– Потому и «разверстка», что развернут твои половицы, залезут в погреба, вскопают амбары, а найдут припрятанное – и расстреляют, у них за этим дело не станет.

– Сегодня-то вряд ли они приедут – праздник, а завтра надо все же спрятать хлеб, – убежденно возразил Савватий.

– Это для нас праздник, а для них, супостатов, праздник – это когда можно пограбить да поозоровать над православным людом. Но сегодня, думаю, вряд ли, вон метель какая играет, – подытожил Никифор встревоживший мужиков разговор.

Тихо сидевшая до этого матушка Авдотья всхлипнула и жалобно проговорила:

– От них, иродов безбожных, всего можно ожидать, говорят, что в первую очередь монахов да священников убивают, а куда я с девятью детишками мал мала меньше? – матушка снова всхлипнула.

– Да вы посмотрите только на нее, уже живьем хоронит, – осерчал отец Петр. – Ну что ты выдумываешь, я в их революцию, что ли, лезу? Службу правлю по уставу – вот и всех делов. Они же тоже, чай, люди неглупые.

– Ой, батюшка, не скажи, – вступила в разговор просфорница [31], солдатская вдова Нюрка Востроглазова. – Давеча странница одна у меня ночевала да такую страсть рассказала, что не приведи Господи.

Все сидевшие за столом повернулись к ней послушать, что за страсть такая. Ободренная таким вниманием, Нюрка продолжала:

– В соседней губернии, в Царицынском уезде, есть село названием Цаца. Конница красных туда скачет, батюшке и говорят: «Беги, отче, не ровен час до беды». А он отвечает: «Стар я от врагов Божьих бегать, да и власы главы моей седой все изочтены Господом [32]. Если будет Его святая воля, пострадаю».

– И что? – чуть не шепотом спросил Савватий.

– Да что еще, – как бы удивилась вопросу Нюрка, – зарубили батюшку, ироды окаянные, сабелькой зарубили, вот.

– Страшная кончина, – сокрушенно вздохнул отец Петр и перекрестился. – Не приведи Господи.

Степка, тоже перекрестившись, прошептал:

– Блаженная кончина, – и, задумавшись, загрустил, вспоминая свое детство.

Шестилетний Степа сидит рядом с мамой на диване в просторной и уютной гостиной. Мама читает Степке жития святых мучеников. Невдалеке от них в большом глубоком кресле отец просматривает газету.

– …И тогда привели их и поставили перед царем… – читает мама, а Степка с замиранием сердца слушает ее, боясь пропустить хоть одно слово, – и царь, – продолжает мама, – спросил их: «Неужели вы даже перед страхом смерти не хотите принести жертвы нашим богам?» Отвечали святые мученики царю: «Те, которых ты называешь богами, вовсе не боги; мы же верим только Господу нашему Иисусу Христу и Ему Единому поклоняемся». Рассердился нечестивый царь и велел предать их лютой смерти.

– Мама, – шепчет ей Степа, – а давай тоже пойдем к царю и скажем ему, что мы христиане, пусть мучает.

– Глупенький ты мой, – смеется мама, – наш император сам христианин и царствует на страх врагам Божьим. Мученики были давно, сейчас их нет.

– Вот как, – разочарованно протягивает Степка, – это не очень интересно, так жить.

– Ну что ты, Степа, – говорит ласково мама, – и сейчас можно совершать подвиги во имя Христа. Например, как преподобные отцы. Давай я тебе почитаю про старца Серафима, как к нему приходил медведь, а он его кормил.