Николай Агафонов - Повести и рассказы

– Какой я блестящий, если мать свою собственную не мог спасти?

– Ты же сам знаешь, что целый консилиум профессоров дал свое заключение о том, что бесполезно делать операцию, это не поможет.

– Разумом-то я все понимал, а сердцу не прикажешь. Это, по сути дела, была «операция отчаяния». И все-таки, Аркадий, когда твоя родная мать умирает под скальпелем, который ты держишь в руках, с этим очень тяжело жить, и никакие доводы разума здесь не помогут. Пойдем, Аркаша, на кухню, выпьем, поговорим.

– Не буду я с тобой пить.

– Что, и разговаривать не будешь?

– Разговаривать буду, но только с трезвым.

– Ну вот, называется, поддержал друга, утешил. Спасибо.

– А кто тебе, Игорек, еще правду скажет, кроме меня? Другой, которому ты безразличен, с удовольствием сядет с тобой пить и будет поддакивать твоим пьяным жалобам на несложившуюся жизнь. А мне ты не безразличен. Однако прежде всего я священник и хорошо знаю, что пьяные слезы дешевле воды в дождливый день. Уверен, Нина Ивановна в гробу своем переворачивается, видя, как сын ее добровольно себя губит.

– Ну и что ты, правдолюб, посоветуешь?

– То же, что и прежде: собери всю силу воли и брось горькую глушить.

– Хорошо сказал, я полностью «за». Только откуда мне взять эту силу воли? Ты думаешь, я не пытался это сделать? На три-четыре дня меня хватало, не более. «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны» [99], – кто это сказал, не помню, но сказано верно.

– Да я не со стороны, – печально молвил отец Аркадий, – я ведь на себе все это испытал.

– Вот тебе и на, а ты мне всегда таким правильным казался!

– И правильные, Игорь, бывает, что на кривую дорожку вступают. Когда я свою Анну похоронил, на меня тоже зеленый змий свои сети расставил.

Чувствую, что все больше в них запутываюсь. Надо, думаю, как-то выбираться, а то совсем в омут греха затянет. Стал акафист «Неупиваемой Чаше» [100]читать. Является во сне Анна и говорит: «Не губи себя, Аркадий, просись у владыки из собора на сельский приход. А как туда приедешь, сорок обеден [101]подряд отслужи». Проснулся я – и сразу к архиерею с прошением о переводе. Тот удивился, конечно, но просьбу мою удовлетворил. В соборе-то нас шесть священников, литургию редко приходится служить, очередность. А как в деревню приехал, каждый день служу обедню, потом акафист, вечером – снова служба, вот у меня силы и появились.

– Счастливый ты человек, Аркадий, а мне почему-то никаких видений не является.

– Я твое видение, Игорек, вполне реальное, можешь пощупать. Ты когда в последний раз в церкви был?

– Два месяца назад, на годовщину матери заходил, свечки ставил.

– Заходил он, – передразнил его отец Аркадий, – как духовный врач я тебе, Игорь, ставлю диагноз: из прихожанина ты превратился в захожанина, потому-то и стал легкой добычей рогатого. Ты лучше мне ответь, когда ты последний раз исповедовался и причащался?

– Не помню, – Игорь прикрыл один глаз, напрягая память, – кажется, в прошлом году. Нет, в позапрошлом, перед Пасхой. Да, точно, на Страстной, в Великий четверг.

– И это все? – удивился Аркадий.

– Но в этом году на Великий четверг у меня была срочная операция.

– Он оправдался! – негодовал отец Аркадий. – Только на Великий четверг разве Божественная литургия служится?

– Ты сам виноват: уехал в свою деревню бороться со своим змием, а друга своего бросил одного, змий-то от тебя и приполз ко мне, паразит. Когда ты был здесь, я же каждое воскресенье ходил на службу.

– Нашел няньку, ты, вроде, уже давно взрослый человек.

– Не будем мы с тобой, Аркаша, ругаться, плохо мне. Между прочим, помнишь, что Экзюпери писал: «Мы в ответе за тех, кого приручили».

– Что же ты, зверь какой, чтобы тебя приручать? – захохотал отец Аркадий.

– Так не буди во мне зверя, дай скорее выпить, – в тон ему закричал Игорь.

– Не дам, – смеялся отец Аркадий, – кусочек сахара – пожалуйста, да и то, если хорошо будешь себя вести.

– Буду вести себя хорошо, если дашь то, что настаивается на этом кусочке сахара, а если нет, то берегись, я зверь опасный. – И, зарычав сквозь смех, он кинулся на отца Аркадия.

Они, сцепившись и свалившись на пол, стали бороться, катаясь по ковру, как малые дети. Наконец отец Аркадий одолел Игоря и, восседая на нем, спросил:

– Ну что, сдаешься?

– Сдаюсь, сдаюсь, – взмолился Игорь.

Когда они встали с пола и отряхнулись, отец Аркадий сказал:

– А ведь в детстве я тебя побороть не мог, делай выводы, Игорек, ты же у нас врач.

– Если серьезно, друг мой Аркадий, то я вот какие выводы из нашей беседы сделал. Здесь меня сейчас ничто не удерживает, так что забирай меня с собой в деревню. Смена обстановки, да и духовная терапия с твоей помощью мне только на пользу пойдут.

Отец Аркадий озадаченно почесывал переносицу, над чем-то раздумывая.

– Ну что молчишь, Аркаша? Не бойся, не объем тебя, у вас небось в деревне и врачей-то толковых нет, буду сельским врачом.

– Господи, ну что ты мелешь, Игорь, всякую ерунду, я совсем о другом думаю. Псаломщик у меня, Михаил Иволгин, ярый антисемит. Тебе это будет неприятно, да и он взбеленится.

– А, чихал я на твоего антисемита, меня как Марк Яковлевич уволил сегодня, я чуть сам антисемитом не стал.

– Ну, как знаешь, я тебя предупредил. Положа руку на сердце, я очень даже рад, что ты со мною будешь. Я ведь тоже по тебе скучал.

– Врешь! – радостно закричал Игорь. – Ты не по мне скучал, ты по шахматным баталиям со мной скучал.

– Тут ты ошибаешься, Игорек. Иволгин – сильный шахматист, так что в этом мне скучать не приходилось.

– Отлично, отец Аркадий, значит мы с твоим антисемитом поладим.

– Навряд ли, – с сомнением покачал головой отец Аркадий.

С утра Игорь собрал необходимые пожитки и, разместившись в стареньком «Москвиче» отца Аркадия, они тронулись в путь. Когда подъезжали к селу Карповка, где служил отец Аркадий, то еще полчаса ждали паромную переправу через реку.

– Это вы каждый раз так ждете? – удивился Игорь.

– Еще, слава Богу, работает, а то он частенько ломается, тогда в объезд – к мосту, а это еще два часа езды.

– Ого, в какой ты медвежий угол забрался, но это хорошо, – добавил Игорь, – подальше от мира, искаженного человеческой неправдой.

– Что же ты думаешь, за речкой одни праведники живут? Нет, Игорь, все мы в Адаме согрешили, все.

Дом отца Аркадия Игорю очень понравился.

– Давно я мечтал в деревянном доме пожить, – входя на крыльцо, вздохнул Игорь.

В доме, увидев русскую печь, он стал с восторгом поглаживать ее рукой:

– Я ведь только на картинках видел такую, а здесь настоящая. Мама мне рассказывала, как она в детстве на русской печи спала, даже говорила, что в печи они мылись! Где же тут можно мыться?