Елена Сазанович - Солдаты последней войны

– Не умничай, петушиная твоя морда! – не выдержал я. И уже более сурово добавил. – Ну, быстро рассказывай, что натворил!

– Сдаюсь, – Петух поднял руки вверх. – Но после того, как мы выпьем еще пару раз.

Мы вновь поддались на эту провокацию и чокнулись полными рюмками.

– Ты ищешь сложностей, Кира, где их быть не может. Неужели за все долгие годы нашей дружбы ты так и не разгадал мою тонкую, артистичную и весьма впечатлительную натуру?

– К сожалению, разгадал, – буркнул я.

– Ну, в таком случае, ты меня поймешь. Дело в том, что я тут связался с одной курочкой, как оказалось впоследствии – весьма ревнивой и подозрительной особой. Что называется – вновь не в струю. А теперь влюбился во вторую. И, чтобы не ревновала первая, должен обеспечить себе пьяное алиби, усек?

Ну, это было уже слишком! Он что держит нас за полных идиотов?

– Ах, невинный петушок спутался с курочкой! – передразнил я его. – А что, вторая съездила тебе кувалдой по лбу, предварительно измазав всего мазутом? И с каких пор ты стал являться на свидание в рабочем комбинезоне?

– Боже, Майечка, с кем ты связалась?! С каким отвратительным, подозрительным типом, не доверяющим своему лучшему другу!

– Нет, Петька, на сей раз ты ошибся. Именно мне не доверяет мой друг, что очень обижает.

– Оставь его, Кирка, – резко прервала меня Майя. – Он хочет уберечь нас, хотя мы этого и не хотим. И все равно ничего не скажет.

Она приблизилась к окну и, глядя вдаль, сказала.

– Выпей еще, Петя, и ложись у нас. Мы же пьем с восьми вечера. Ты, наверняка, уже не в состоянии добраться до дому.

Петух встал из-за стола, приблизилась к Майе и нежно взял ее за руки.

– Я люблю умных женщин, но они, к сожалению, никогда не любили меня. Почему? – грустно заметил он.

– Пожалуй, я тебе отвечу, хоть и не так умен, как ты, – усмехнулся я. – Только, пожалуйста, отпусти руки девушки. Тебя слишком много, Петух. А умные девушки – однолюбы. Они хотят видеть рядом с собой одного-единственного, надежного и мужественного мужчину, понял? Я же не имею привычки раздваиваться. Поэтому надежен не только как муж, но и как друг.

– Может, и надежен, но беспросветно туп, – Петька наконец выпустил руки Майи и весело обвел нас взглядом.

– Увы, – Майя пожала плечами.

И принялась стелить гостю на полу. Хотя, он, конечно, спокойно мог перебазироваться и к себе. Тем более, что наши квартиры разделяло всего несколько лестничных пролетов. Но поскольку меня признали тупым, оставалось лишь подчиниться и следовать инструкции «опытных конспираторов». Несмотря на безрадостную перспективу провести изумительную ночь рядом с храпящим Петухом.

А рано утром я, Майя, Петух и Шурочка поехали на кладбище, купив по пути букеты белых калов и красных гвоздик. Мы пробирались по мокрому снегу вдоль кладбищенской ограды, за которой навеки застыли печали и радости человечества. Им уже никогда не вырваться за эти узорные металлические решетки. А печалиться и радоваться оставалось лишь нам, живым. Но были ли мы счастливее? На такой вопрос ответа у нас не было. Может, он был у покинувших нас?..

Шурочка уверенно вел нас к месту, где похоронена Катя. И когда он резко остановился и сказал: «Все, пришли…», я вздрогнул от удивления. Сорок дней назад, когда мы провожали ее, я запомнил лишь небольшой бугорок земли, полностью укрытый цветами и траурными венками. Но прошло всего… Или уже… Сорок дней.

Металлическая ограда, еще пахнущая свежей зеленой краской, ровным четырехугольником обрамляла аккуратную могилу. На верхушке одной из угловых башенок сияло яркое бронзовое солнце.

– Это все, что я мог сделать для Кати, – сказал Шурочка, открывая калитку и пропуская нас вперед. – Через год, когда нужно будет ставить памятник, я обязательно хочу, чтобы его венчало именно солнышко.

Тучи плавно расступились, и на небе показалось настоящее солнце. Бледное, робкое солнце уходящей и очень трудной зимы. И все же я чувствовал, что тепло шло именно от него.

– Я когда-то мечтал о солнечном самолетике, помните? – тихо сказал Шурочка. – Может, до мечты оставался лишь шаг… Но мое солнце отняли у меня. Мое солнце убили. Один раз, второй, третий… Сколько же можно убивать? Сколько?

Шурочка низко опустил голову и проглотил слезы.

– Твоя мечта еще сбудется, Шура, – сильная рука Петьки сжала его плечо. – В солнце, Шура, можно стрелять один раз, второй, третий… Но убить, уничтожить его невозможно. Как и мечту. Потому что эти вещи недоступны даже самой страшной реальности. И любой самой страшной войне.

– Я долго думал, что же сделать такое для Кати, чтобы ей понравилось. А потом понял, что ничего не нужно придумывать. Она была именно такой. Думаю, она меня простила.

– Ей бы понравилось, – сказал Петька. – И она тебя простила. Может быть, сегодня простила.

Шурочка поднял похудевшее, постаревшее лицо и посмотрел на Петуха.

– Да, наверное, сегодня простила. Но не знаю – поняла бы?

Петух отвел взгляд. А мы с Майей недоуменно переглянулись. Мы не понимали, о чем они говорят. Шурочка вытащил какую-то сложенную вчетверо газету и протянул Петьке. Я тут же ее перехватил. Мне сразу же бросилась в глаза заметка из криминальной хроники о чрезвычайном происшествии, случившемся вчера вечером. Там сообщалось, что в автокатастрофе погибла бывшая известная тележурналистка вместе со своим бойфрендом. Они возвращались из загородного особняка и весьма неосторожно ехали вдоль склона горы. Ее друг, видимо, не справился с управлением. В общем, пару коротких фраз. И все. Все, что осталось от мимолетной славы, беспечной наглости и проплаченной лжи. Еще одна горстка удобрений для истории, о чем, впрочем, история даже и не вспомнит.

– Только скажи, Петя, – Шурочка сверлил Петуха близоруким взглядом. – Ты не ошибся?

Тот взъерошил свои и без того лохматые волосы.

– Странные вы, ребята. При чем тут я? Глупость какая! Разве вы не допускаете, что на все воля Божья. Который, действительно, за грехи все-таки карает.

Я понял, что правды мы так и не узнаем. Оставалось лишь догадываться, насколько мой товарищ мучился и казнил себя, страдав все эти сорок дней.

– Хорошо, – сказал я. – Тогда ответь, господь Бог не ошибся?

Петух криво усмехнулся и закурил сигарету.

– Господь Бог, Кира, никогда не ошибается. Запомни.

Я вздохнул и посмотрел в небо, где окончательно расселись хмурые тучи. Всей правды мы, наверное, не узнаем никогда. Да, Петька больше нас знал о том, что произошло в тот страшный вечер, когда погибла Катя. И я ему верил. И лишь просил, вглядываясь в посветлевшее, сверкающее солнечными бликами, небо, чтобы господь Бог простил моего товарища Петуха. Настоящего товарища.

И Петух, и Шурочка, сделали для Кати все, что могли. Кроме меня. Единственное, что я мог, положить белые цветы на ее могилу. Над которой навеки застыло Шурочкино солнце, пусть и ненастоящее. И сказать: