Владимир Фомичев - Человек и история. Книга четвертая. Москва коммунальная предолимпийская

С левой стороны от меня, за тонкой плёночной перегородкой «отдыхала», как и я, женщина. Ей вдруг стало очень плохо – я это понял по тому, как медсестра от неё быстро побежала за врачом. Тот был почти рядом, в соседнем помещении, и быстро явился, но не сам по себе, а с электрокардиостимулятором. Я слышал, как дёрнулась женщина при ударе током. А почему бы я не мог слышать, когда это происходило на расстоянии моей вытянутой руки? Прошло несколько секунд молчания, потом ещё удар стимулятора. Через небольшое время по приказанию врача женщину прямо на кровати увезли куда-то. Но я уже сообразил, куда. Прошло ещё немного времени. Теперь уже с правой стороны также через плёнку повторилась та же операция. Те же шлепки стимулятора, минуты ожидания, то же распоряжение врача и стук кровати с очередным, я хотел подумать, «жмуриком», но постеснялся. Кажется, что и на этот раз была женщина. И тут, раздвинув плёнку, явился и ко мне этот дядя врач. Я как-то вопросительно посмотрел на него, так как вообразил, что наступила и моя очередь. «Что ж, – подумал я совершенно спокойно, – наверное, при моём диагнозе это обычная процедура – отправлять одного за другим в морг». Но врач помедлил, пошарил рукой в кармане своего халата, попросил меня открыть рот и забросил туда несколько таблеток. Потом он взял с тумбочки стакан с лёгким чаем и через трубочку, воткнутую в стакан, попросил меня запить таблетки.

Он ещё раз посмотрел на меня и вышел. Я плохо представлял, насколько эта бодяга затянется, легкомысленно отмерил на это несколько дней, тем более что лежать мне пока ещё совсем не надоело, а все эти капельницы, уколы, таблетки пока меня ещё не очень беспокоили. Раз им надо полечить меня – пускай лечат. Мне всегда нравилось узнавать что-то новенькое, необычное, а тут было столько непривычного, да столько новой терминологии… Вскоре на освободившееся с левой стороны место была заправлена кровать с новым, можно сказать, неудачником по жизни. Во всяком случае, таковым считал себя мой новый знакомец. Он только что вернулся из Африки, где работал в качестве торгового представителя от СССР. «Кстати, – рассказывал он, – моего коллегу по работе прямо там, в Африке, долбанул инфаркт. Его тут же очень культурно увезли в клинику, я его там несколько раз навещал. Палата роскошная, светлая, с кондиционером, а какие герлухи-медички там за ним ухаживали!» – раздосадованный сосед замолчал. Я уж подумал, не стало ли ему плохо, как ранее моей соседке. Но на сей раз, как видно, обошлось. Сосед после некоторого молчания добавил: «Если мне было суждено поиметь этот инфаркт, так почему он не случился там, в Африке?» – он ещё долго сокрушался, завидуя своему африканскому другу.

В этот блок интенсивной терапии никаких посетителей не пускали – ни родственников, ни тем более друзей и знакомых. Дела мои шли, видимо, очень неплохо, так как прошло всего несколько дней, и меня перевели в палату. Палата была светлая, большая – на шесть человек, – и медперсонал был хорошо подобран. Достаточно молодые медсёстры из лимитчиц. На меня сразу же нацепили кличку Молодой, так как в таком возрасте инфаркт был очень редок. Мой лечащий врач, по фамилии Долгоплоск, был уже в приличном возрасте и сам перенёс несколько инфарктов. Своей спутнице Юлии, которую он стажировал, он рассказывал, какой он поставил мне диагноз и почему. И подытоживал: «Да, инфаркт сильно помолодел».

Как только меня поместили в палату, так сразу ко мне с работы приехали представители. Они переговорили с лечащим врачом и лучше меня представляли дальнейшее развитие событий. От долгого общения со мной им пока посоветовали воздержаться. Они полюбопытствовали, в чём я нуждаюсь, что мне нужно привезти. Я ответствовал им, что ни в чём не нуждаюсь, что у меня есть всё для счастливой и полнокровной жизни, но так как по традиции нужно было что-то попросить, то я попросил, чтобы мне привезли мой аванс мелкими купюрами – от рубля до пятёрки. На другой день мне привезли конвертик с этими купюрами. Нужда в таком формате денежных единиц для меня была явная.

Вставать с кровати мне было категорически запрещено. Больничная еда, как и всевозможные таблетки, на тумбочке появлялась регулярно, по надобности. Для малой нужды под кроватью находилась стеклянная утица. А вот для более основательной нужды… для этого к лежащим приходили их верные жёны, которые помогали больным справлять нужду. И тут я даже немного посочувствовал сам себе. Правда, санитарка, которая работала через два дня на третий, узнав, что такой сервис мне обеспечить будет некому, с большой готовностью напросилась предоставить ей эту, по её мнению, даже очень неплохую процедуру – вполне оправданную, естественную, тем более что рядом с моей кроватью был умывальник. Так что для водных процедур не нужно было бегать по всей большой палате. Особенно радовали санитарку регулярные гонорары за её услуги. Вот для этого мне и понадобились банкноты небольшого номинала, хотя даже его вполне хватало на приобретение… ну, тут можно было бы не добавлять – и так всё ясно, так как эта очень добрая санитарка имела большую склонность к напиткам, за употребление которых старшая медсестра всё время ругала её и даже грозилась отказать ей от места.

На соседних кроватях лежали вполне претендовавшие на знаменитость сопалатники. Одним из них был Митрофан Хренников – родной брат Тихона Хренникова, секретаря правления Союза композиторов СССР. Интересно было слышать, как они называли друг друга: Тиша, Митроша. Был и ещё очень возрастной сопалатник, который, когда хорошая доза успокоительного ему позволяла, знакомил соседей со своими вербальными мемуарами. О том, как он служил в наркомате бухгалтером, где ему случалось пИсать в туалете одновременно в один писсуар вместе с Орджоникидзе, и тот даже восхитился его мужским достоинством. По дальнейшим рассказам этого бухгалтера наркомата, он долго не был женат, и его родная тетя Хана представляла ему невест, как он сказал, для примерки. Но эти все кандидатки не подходили одна за другой – до тех пор, пока тётя Хана не прислала ему последнюю и не предупредила: больше на меня на этот счёт не рассчитывай. Правда, на этот раз протеже его тётушки подошла ему. Фаня, так звали эту даму, до него была уже много раз замужем, нарожала много детей, но ей как-то всё не везло: мужья куда-то девались, а дети попросту умирали. Но вот именно она и пришлась «по размеру» бухгалтеру Дворкину. Сама же Фаня рассказывала, отчего её супружник оказался в больнице. Её не было дома, когда к ним в квартиру позвонил сосед и попросил три рубля. А вечером пришла очень разъярённая соседка и накричала на её Дворкина именно за то, что тот субсидировал её мужа. В пылу своих эмоций, ко всему прочему, соседка даже оскорбила Дворкина по его национальным признакам, отчего тот захрипел, схватился за грудь и оказался в больнице. Сам же Дворкин очень досаждал всем окружающим тем, что глубокой ночью громким зычным грассирующим голосом требовал себе медсестру. Этим он так достал всех, что палата потребовала принять меры. А мера была единственная: его кровать могли выставить в коридор, что и произошло, когда меня уже не было в палате. Не было уже даже в самой больнице. Я как раз находился в санатории «Шишкин лес». Это был в кардиологический санаторий в живописном месте под Москвой.