Анатолий Вилинович - Остап Бендер — агент ГПУ

Открытки издавались миллионными тиражами и распространялись по киоскам торгующими газетами, журналами и другой периодической печатью. Снабжались ими и книжные магазины. И деньги от продажи за минусом налогов текли и текли ручейками на счета в трех банков великих печатников Остапа Бендера. Трех банков? Да, трех? Во избежание непредвиденных обстоятельств в каждом банке из трех счета были открыты на имя самого предводителя компании Остапа Бендера, Шуры Балаганова и Адами Козлевича.

Принимая такое решение, Остап заявил:

– НЭП доживает свое время. И кто знает, как советы поступят с деньгами вкладчиков, верные мои сотоварищи-печатники.

Жили концессионеры не в одном городе, а попеременно в Крыму, Харькове, Мариуполе и в Киеве, где они собирались открыть все же свою контору ДОЛАРХ, получив предварительно обещанную индульгенцию начальника Киевского ОГПУ Шаврова.

Все шло хорошо и вдруг… Во время пребывания Остапа Бендера в Киеве, ему вручают повестку вызывающую его в ОГПУ. Повестку вручил ему все тот же дворник-сторож конторы Остапа Македон со словами:

– Она долго дожидается вас, хозяин.

Это сильно взволновало компаньонов. Но Остап, чтобы успокоить своих друзей, заставил себя улыбнуться и весело заявит:

– Не надо дергаться в догадках, детушки, не иначе гэпэушники хотят все же предложить мне службу у них или дать индульгенцию на работу нашего ДОЛАРХА. Помните, в Ялте он обещал разобраться, почему это мол, милиция интересуется нашей конторой.

– Нет, Остап Ибрагимович, неспроста этот вызов я понимаю, – встал и тут же сел, Козлевич, что говорило о его взволнованности.

– И я так думаю, командор, – заходил по комнате Балаганов.

– Не надо рисовать черноту, камрады. Если это что-то не угодно властям, то меня пригласили бы не этой бумажкой, тряхнул повесткой Бендер, – а пришли и… – недоговорил Остап.

– Они могут и без этого, командор – махнул рукой Балаганов.

– Могут, Остап Ибрагимович, а так, пригласили и точка, – произнес Адам.

– Хватит догадками заниматься, поехали, Адам, – пошел из комнаты Бендер.

Посещение Киевского ОГПУ проходило так же, как и Крымского, когда Остап добывал разрешения на открытие открыточного дела. Охрана, проверка документов после предъявление повестки, указание куда идти и вот теперь ожидание в приемной начальника Шаврова.

В то время, как Остап ожидал приема, не без заметного волнения, начальник ОГПУ Шавров, потрясая пучком телетайпной ленты, повышенным голосом говорил своему заместителю Бодину:

– Уже доложили в Москву, что арестовать эмиссара нам не удалось. Не выявились его связи с белогвардейским подпольем. Такой промах нам не простят, Петр Иванович.

– Да, дело дошло до руководства… – вздохнул Бодин.

– Вместо того, чтобы проследить за ним, нащупать его связи, наши храбрецы открыли стрельбу по нем.

– Стреляли не прицельно, но так получилось, Семен Гаврилович, – оправдывался заместитель.

– Получилось, получилось, – раздраженно повторил Шавров, – И что теперь? Ждать нового эмиссара? Когда? Кто он? Этот промах стал известен не только нашему руководству, но, наверное, и самому Менжинскому. Да, теперь вот что… – раскрыл папку, лежащую перед ним на столе. – С каких это пор наш отдел ГПУ должен заниматься квартирными кражами?

– Дело в том, Семен Гаврилович, похищен молочник Фаберже.

– Что это еще за Фаберже?

– Это знаменитый царский ювелир. Его изделия оцениваются в миллионы. А этот молочник с двумя чашечками на международном аукционе «Солсбери» в Лондоне потянет очень большую сумму фунтов.

– Ах, вот почему перебросили это дело нам. Благодарю, просветил. Так какие следы похищения? Зацепки?

– Пока ничего. Ждали вашего возвращения из отпуска, чтобы получить разрешение, а может, и арест владельца.

– Откуда этот молочник у него, что говорит?

– Выменял на сало у беженца из Москвы. В папке там записаны его показания об ограблении его квартиры, Семен Гаврилович…

– Читаю… не густо, никакой ясности… – пробежал текст начальник.

– Вот и я об этом.

– Кому поручили следствие?

– Доменко, до нас он в милиции уголовным ведал.

– Хорошо. Занимайтесь вплотную этим Фаберже, Петр Иванович, – нажал кнопку звонка Шавров.

– Да занимаюсь, Семен Гаврилович, – встал Бодин и, выходя из кабинета, посторонился, пропуская входящую секретаршу.

– Кто там в приемной? – Шавров ей.

– По повестке… Бендер какой-то, Семен Гаврилович.

Ага, явился, ну-ну… пусть зайдет.

Остап, сдерживая волнение произнес:

– Здравствуйте, Семен Гаврилович.

Шавров кивнул и указал рукой на стул у стола.

– Ваша археологическая, а теперь открыточная деятельность, – заговорил Шавров, – не обходится без нашего внимания, гражданин Бендер.

– Так все законно, без нарушений… – выдавил улыбку Бендер.

– Помолчите лучше, гражданин Бендер, – повысил голос Шавров. – Открытки «Ленин в гробу» ваш выпуск?

– Да… мой…да, я…мы…

– Молчать! – громко прервал его Шавров. – Ленин жив, Ленин вечно будет жить! Такой народный лозунг. А вы… в гробу.

– Так я…

– Молчать! – вскричал Шавров. – Мало того, так какой-то вражеский юморист написал в газете под вашей открыткой: «Ленин в гробу», готовится выпуск таких открыток всех вождей, а?! Это уже не уголовщина, а антисоветчина, контрреволюционная пропаганда! – громко возмущался Шавров.

– Но это не я, не усмотрел…

– Молчать! – вскричал Шавров. И дальше, много ваших открыток прославляют царизм. Дворцы в Ливадии, в Массандре, в Алупке и другие. А экскурсоводы, ссылаясь на вашу открытку, весело повествуют в автобусах туристам: «Посмотрите налево. Вы видите скальную голову царицы Екатерины второй. Это гора Джемерджи. Существует легенда: какой-то купец поднимался ежедневно на эту гору и вытесывал в этой скале черты профиля головы великодержавной императрицы. Утверждать это нельзя, но такая легенда бытует. Могу сообщить вам, товарищи, что красочные открытки этой скальной величественной скульптуры вы можете приобрести в киосках солнечной Ялты и в других городах Крыма» – бросил бумагу, по которой читал гэпэушник, в папку.

– Это напечатано в туристическом приложении к газете. И тут пропаганда ушедшего царизма. Как это понимать, гражданин Бендер?

– Не додумал, уважаемый Семен Гаврилович, не принял это всерьез, прошу простить мою политическую ошибку, умоляю… простите.

– Простить? В лучшем случае, вы заработали себе годы на Беломорканале или на Магадане, а не прощение…

– Да я искуплю свою вину, свой промах, уважаемый Семен Гаврилович.

– Не так просто это сделать, гражданин Бендер, – уже мягче произнес Шавров. – Ваша открыточная деятельность прекращается, точка. Я подумаю, что поручить вам, чтобы реабилитировать, чтобы доказать вашу преданность Советской власти.