Андрей Красильников - Санитарка

От осознания того, что он лишь винтик в слаженном механизме социалистического производства нательного белья, Аркаша сильно загрустил и стал искать утешения в рюмке. Алкоголь пробуждал в нём чувство протеста, желание немедленно что-то изменить в устоявшемся процессе трусопошива. Но эмоциональные стенания об убожестве бытия дальше родного цеха не уходили. Мастера хоть и не одобряли выпивки начальника на рабочем месте, но и не жаловались выше, справедливо полагая, что мужик-то он в общем-то хороший, а если заменят, ещё неизвестно, кого пришлют.

Однажды сильно одухотворённый Семёныч достал всех вопросом: знает ли хоть кто-нибудь в его цеху, что такое дефиле? Работницы с тревогой посматривали на него – не слишком ли много сегодня принял, если уж материться по-русски не может?

В конце смены, не ограничившись простым переводом иностранного слова, Семёныч раздал мастерицам всю дневную партию готовых трусов. И объяснил суть дефиле: демонстрация готовых изделий – неотъемлемая часть технологии производства.

Почему такое неоднозначное предложение не встретило отпора, сейчас уже неизвестно. Вряд ли в отдельно взятом цеху собрались отъявленные эксгибиционистки. Скорее, необычность действия и возможность массового озорства посреди унылого конвейера имели решающее значение. Кроме того, полного обнажения не требовалось – сверху был обычный производственный прикид.

Первый показ прошёл сумбурно, но весело. Не самая элегантная часть мужского гардероба на хрупких женщинах смотрелась вызывающе нелепо и в тоже время смешно. Однако смеяться моделям категорически запрещалось. Это приравнивалось к профессиональной непригодности. Нужно было с отрешённым видом, как ни в чем не бывало, двигаться по проходу.

Постепенно сценарий был отточен и приобрёл законченный вид. Участницы должны были пройти через весь цех к застеклённой будке начальника и, крутанувшись на месте, вернуться обратно. Сначала шли небольшого роста женщины в трусах меленького размера. За ними по мере увеличения размера изделий выдвигались более рослые. Завершала процессию самая пышная дама. Ей выдавались трусы просто необъятные. Такие в каждой дневной партии были в единичном экземпляре. Собственно, кроме трусов на ней ничего и не было. Резинка поднималась до ключиц, а нижний край заканчивался на уровне колена. За сходство с известным персонажем детского мультфильма финалистку прозвали Карлсоном. Со временем имя собственное утратило первоначально значение, став чем-то вроде театрального амплуа.

Шоу Семёныча кардинально отличалось от традиционных показов, где культивировались утончённость, походка от бедра и прочие женские штучки. На своём дефиле он требовал помнить, для кого предназначены готовые изделия и как их будут носить.

После таких установок модели двигались вразвалку, раскачивались из стороны в сторону, некоторые явно косолапили, кто-то пытался смачно сплёвывать или почесать пах.

Апофеозом постижения мужской сути было выступление участницы «карлсон». Подтянутые вверх трусы предательски врезались в интимные места. При движении неудобство усиливалось, что заставляло героиню поправлять одной рукой сзади, а другой спереди. По единодушному мнению участниц это максимально соответствовало ночному движению мужчины до туалета и обратно.

Однажды комбинат особенно напряжённо трудился к юбилею любимой революции. План был чудовищный. Работали на износ, но знали, что идут на рекорд по отрасли, и старались все. В едином порыве, проявив чудеса трудового героизма, комбинат задание выполнил. Руководство сообщило в райком о новом историческом достижении, и первый секретарь решил лично поздравить отличившихся.

Когда партийный босс появился на пороге цеха готовой продукции, представление близилось к финалу. Облакообразное существо в мужских трусах невообразимого размера с угрюмым видом двигалось прямо на него…

Скандал был грандиозный с не менее грандиозными формулировками приговора: от идеологической диверсии до массового растления трудящихся. Семёныча уволили с треском.

Впрочем, от финальной стадии алкоголизма и полного забвения его спас ветер перемен, который уже вовсю трепал могучую державу. Вскоре после событий на комбинате в городе открылся первый производственно-швейный кооператив «Карлсон».

Студенты медицинского института после пятого курса проходили военные сборы на кораблях Северного флота. Предполагалось, что мы рядом с боевыми офицерами осваиваем специфику военно-морской медицины. Принимаем присягу. И получаем вдобавок к гражданскому диплому специальность «врач-хирург корабельный». На всё про всё отводился месяц. Срок небольшой и вполне приемлемый, если учесть, что мы становились офицерами запаса. К тому же это был июль. А что может быть лучше летнего приключения с морским уклоном в компании своих однокурсников? Так нам казалось вначале, когда вся мужская половина курса грузилась в вагоны. Кто-то пел «Прощание славянки», кто-то выпивал на посошок, а кого-то провожали грустно-влюблённые подруги. Дух военной романтики, пусть и посреди мирного времени, незримо витал в воздухе.

Веселье закончилось, когда поезд прибыл в Мурманск. На перроне лежал мокрый снег. Первого июля. Откровенная грусть навалилась, когда на сортировочном пункте забрали гражданскую одежду. Не добавила оптимизма новость, пущенная матросом-интендантом, что в прошлом году вот так же студенты собирались на месяц, а, попав на подводную лодку, загремели вместе с основным экипажем в автономное плавание на полгода.

Мне относительно повезло. Участь подводника благополучно миновала. В составе пяти человек нас отправили на артиллерийский крейсер. Это был огромный корабль времен Второй мировой войны. В жерло пушек главного калибра свободно влезала голова самого умного студента, что мы проверили впоследствии экспериментально. Сопровождавший нас мичман доверительно сообщил, что, несмотря на своё героическое прошлое и боевой потенциал, корабль уже давно на приколе и нам вряд ли грозит выход в море.

Хорошая новость согревала недолго. Оказалось, что нас никто не ждал. Мы были обузой для героического экипажа, который вынужден нас терпеть. Но устраивать нам курорт не обязан. Напротив, то, что матрос узнаёт за три года, мы должны понять за тридцать дней.

Уже на трапе мы грубо нарушили дисциплину, устроив давку. На верхней палубе, куда мы всё же попали, нас с неподдельным интересом ожидал дежурный офицер.