ЛюдМила Митрохина - Уроки тьмы

На этом Олег остановил запись, пытаясь осмыслить прожитое. Когда ушёл из дома отец, он был уже не ребёнок и многое мог понять. Но никогда он не видел свою мать в упавшем состоянии духа, плачущую, потерянную или настраивающую детей против отца. Она стойко, как оловянный солдатик, переживала семейную драму, отдавая себя детям. Воспоминания о ней как бы сами лепили её образ, делая его с каждым возникшим в памяти штрихом всё более монументальным, мощным и несгибаемым. Мама становилась в его воображении всё более значительной и весомой. И то, чего она тогда не имела, не умела, не могла, сейчас казалось пустым и малозначительным. Острое чувство утраты, окрашенное поздним раскаянием в том, что он мог дать и не дал, что он должен был сказать и не сказал, подкатилось щемящим солёным комом к горлу. Мама не только родила его, она крепко держала ниточку его жизни в своих руках, тихо и незаметно жертвуя собой.

Впервые он был оторван от родного дома во время обучения на живописных курсах фарфорового завода. Ах, какая это была замечательная пора! В колхозе Тихвинского района Ленинградской области молодые живописцы строили коровники, возили на лошадях картошку, косили траву, готовили дранку для крыши и жили полнокровной самостоятельной жизнью с твёрдой верой в свою исключительность и причастность к искусству. Ошалелая свобода и молодость обостряли все чувства – и он впервые влюбился в высокую стройную девушку с точёной фигурой, напоминающую ему Ариадну из греческой мифологии, изображаемой на вазах. Мир стал ещё ярче и прекраснее.

Наконец, они с мамой в ту пору могли осуществить мечту – побывать на её родине в Калининской области. Впервые они туда поехали втроём – мама, он и сестра, а потом только с сестрой. Добирались на поезде до города Осташкова, потом пересаживались на пароход, чтобы пересечь весь Селигер, где-то пятьдесят километров, после ехали на лошади двенадцать километров, потом на лодке по озеру Стерж до деревни Сосново. В то время Калининская область была самая бедная. Но для него, горожанина, этот мир казался необыкновенно интересным и впечатляющим по красоте открывающихся перед ним лесных пейзажей с живописными берегами озера Стерж. В деревне жили старики, пожилые люди и девчата. Ребята, отслужив в армии, домой в деревню уже не возвращались. Тяжёлый труд падал на женские плечи. Олег с удовольствием пахал и ездил на лошадях на покосы – косить сено и пшеницу вместе с девушками.

Жили они на возвышенном берегу озера Стерж. Спал он на сеновале. И каждое утро с замиранием сердца открывал дверь, чтобы увидеть волшебную панораму раскинутого перед ним озера с виднеющейся вдали полуразрушенной церквушкой под переменчивым завораживающим небом. Глаза жадно впитывали красоту и величие природы, переводя увиденное на плёнку памяти. Здесь он много писал этюдов маслом, бродя со своим большим этюдником по десять километров по лесам и полям, из деревни в деревню. Делал графические работы на тонированной бумаге, множество набросков. Питался хлебом, картошкой, молоком и окрошкой. А на лодке он любил уплывать к другим берегам озера, чтобы позагорать, поплавать, пособирать грибов и ягод, а главное – уйти с головой в неземную тишину лесов, раствориться в водных просторах озера и писать, писать, писать свои этюды до изнеможения, стараясь забыть про суетливый город и точащие душу проблемы.

– Неужели я это всё видел, мог прикоснуться взглядом, запечатлеть воочию гармонию и совершенство природы? – сказал он вслух. – А как же слепые от рождения? Им сложнее. Мне повезло, это живёт во мне и помогает работать.

Олег включил диктофон и продолжил:

«Работая на заводе Ломоносова, я стал постепенно разочаровываться в своей профессии. Однообразие рисунков раздражало, а глазурь вызывала быструю усталость глаз и потерю зрения. Оно резко упало, и меня положили в Военно-медицинскую академию, где я пролежал полтора месяца. Поставили диагноз: близорукость, пигментная дегенерация сетчатки, прогрессирующее сужение поля зрения. Назначили через каждые три месяца в течение одного месяца делать каждый день по четыре укола, чего я придерживался до конца зрячей жизни. Как только меня выписали, я, ещё работая сдельно на Ломоносовском фарфоровом заводе, стал искать творческую работу, но не сдельную, на окладе.

Мне повезло. В 1962 году я прошёл отбор по художественному заданию (отмывка космического корабля) в студии «Леннаучфильм» и бъл принят на работу в цех мультипликации с месячным испытательным сроком на должность художника-разрисовщика первой категории. Мне казалось, что я попал в иной мир, совершенно не похожий на тот, в котором я работал раньше. В студии царила доброжелательная творческая атмосфера, задачи ставились разнообразные, давая простор художественной фантазии. Работать можно было спокойно, без торопливости, не так, как на заводе, борясь за сдельный заработок. Я с радостью погрузился в освоение новой профессии. Студия в основном выпускала научно-популярные фильмы. Работа была разнообразная. Использовали темперную краску и цветную тушь, пользуясь аэрографом».

«Какой это был счастливый год, год встречи с Валентиной, начала новой семейной жизни, взята ещё одна ступенька к овладению творческой профессией», – размышлял про себя Олег, остановив запись.

Всё началось с праздника Дня песни, который проводился в Ленинграде каждый год в первое воскресенье июня. Закадычный друг Славка Сидоров достал два пригласительных билета на праздничный вечер, проводимый на конфетной фабрике имени Микояна, и стал настойчиво уговаривать Олега туда пойти. Но он последнее время стал избегать всяких знакомств с девушками из-за своей куриной слепоты. Проводить девушку он мог, но как домой возвращаться вслепую?

Слава всё же уговорил, и они пошли на танцы. Так как Олег в школе занимался танцами, то был спокоен за их исполнение, тренировался со своей сестрёнкой дома. Но, начиная с третьего класса, с момента объединения женских школ с мужскими, до двадцати пяти лет, он никак не мог преодолеть сильного стеснения, разговаривая с девушками. Заливался краской по уши, теряя нить разговора.

Фабрика находилась всего за две остановки от общежития. На вечере он встретил много знакомых ребят, и за обсуждением всяких новостей было не до танцев. И тут объявили дамское танго. К нему подошла скромная девушка небольшого роста, на первый взгляд ничего особенного – не красавица, но и не дурнушка. Танцевала она хорошо, понимала движения партнёра, двигалась легко и ритмично, будто они знали друг друга давно и не раз танцевали. Он испытал удовольствие от этого танца. По окончании танца он проводил её на место и вернулся к своим друзьям. Больше он не танцевал. Но когда опять объявили дамский танец, то она вновь подошла к нему и пригласила. Во время танца, преодолевая стеснение, они постепенно разговорились. В результате протанцевали весь вечер вдвоём. Её звали Валентиной. С каждой минутой она ему нравилась всё больше и больше. Он пошёл её провожать до Литовской улицы.