Аякко Стамм - Право на безумие

– Ну что ж, если это так уж важно для законности и справедливости, я готов, пожалуй.

Оба направили взгляды на судью.

– Если обвинение не возражает, суд не видит никаких препятствий, – объявила судья и стукнула молоточком. – Пётр Андреевич, задавайте ваши вопросы.

– Благодарю, Ваша Честь.

Берзин, как всегда, вышел из-за стола и стал неспешно мерить шагами ристалище. Весь его внешний вид говорил о тяжком раздумье, о глубокой психологической драме, которую он усиленно пытался, но никак не мог разрешить окончательно. Что-то не связывалось, не сцеплялось в его умной лысой голове и потому не давало ему покоя. Вдруг он остановился, как бы случайно как раз возле стола обвинителя и обратил на него такой взгляд, в котором как бы читалось: «Вся надежда только на вас…».

– Дорогой Порфирий Петрович, – начал Пётр Андреевич. – За всё время следствия и нынешнего заседания суда я много раз пересматривал материалы дела, взвешивал показания свидетелей, сличал, сопоставлял их друг с другом, создавал в уме различные комбинации, разрешал и разрешил для себя множество вопросов… Но два лишь, всего два вопроса никак не раскрываются для меня очевидными, утвердительными ответами. Честно говоря, я уж всю голову сломал, ища ответы на эти вопросы, а в моём возрасте такие мыслительные нагрузки весьма не полезны. Вот я и решил, Порфирий Петрович, прибегнуть к вашей помощи. Ввиду вашего опыта, вашего тонкого знания психологии человеческих характеров не сомневаюсь, что вы сможете дать мне и суду те ответы, которые я так и не смог найти. Первый вопрос: Кто перед нами? Убийца ли? Кровожадный маньяк ли? Насильник ли? Психически больной сексуальный извращенец ли? И второй вопрос: Мог ли этот человек убить свою супругу? На ваш опыт и на ваши знания уповаю, Порфирий Петрович. Как вы ответите, так я и приму для себя.

Государственный обвинитель сидел за своим столом, глубоко задумавшись, с самым серьёзным выражением лица, на какое только был способен. Но в душе у него пели соловьи и мяукали котята. Он всерьёз ожидал каверзы, подвоха со стороны Берзина, этой хитрой лисицы, а получил простые вопросы, на которые давно уже дал для себя однозначные ответы. И только лишь искреннее желание утвердить всех присутствующих в своей действительной мудрости и тонком знании психологии, а также уважительное почтение перед судом удержали его от безумного проявления радости, а также от готовности немедленно выложить на свет Божий свой вердикт.

Порфирий Петрович встал, опёрся обеими руками о стол и провозгласил со всей убеждённостью.

– Глубокоуважаемый суд! Уважаемый Пётр Андреевич! Вопросы эти мне самому долгое время не давали покоя. Но серьёзная, кропотливая работа над материалами дела и со свидетелями позволили мне открыть для себя истину. И сегодня, сейчас я смело могу дать на них ответы, какими бы неприятными они ни были. Ответ на первый вопрос – однозначно НЕТ. Конечно же перед нами никакой не маньяк, не сексуальный извращенец, не кровожадный убийца. Я бы даже склонен был считать его жертвой в известной степени, потому как в обычных условиях Аскольд Богатов и мухи не обидит. Это же очевидно… – Порфирий Петрович даже показал рукой на подсудимого, как на живое доказательство своих слов. – Но на второй вопрос такой же однозначный ответ ДА! Мог! Как и любой другой человек в определённых условиях обстановки, в определённом психологическом состоянии способен на многое, практически на всё. Мне искренне жаль подсудимого, и он сам бы смог себе помочь, своевременно признавшись и раскаявшись в содеянном. Но любое деяние, как и любое бездействие неизбежно должно повлечь за собой адекватную реакцию общества, государства. Закон суров, но он закон!

Порфирий Петрович ткнул указательным пальцем в столешницу, медленно проплыл оценивающим взглядом по залу и сел на стул, весьма довольный собой.

– Благодарю вас, коллега, – с неподдельной искренностью проговорил Пётр Андреевич, протягивая руку обвинителю. – Вы в буквальном смысле сбросили с души моей камень.

– Не стоит благодарности, – горячо пожимая протянутую руку, ответил Петрович. – Одно дело делаем во славу законности и справедливости.

А по залу тихо поползло разочарованное: «Адвокат-то сдал клиента… Со всеми потрохами сдал. За что только такие деньжищи берут, ироды?».

Одна только судья в эту минуту казалась бесстрастной как сама Фемида 78. Она спокойно наблюдала за всей этой сценой и делать окончательные выводы, похоже, не торопилась. Что ж, на то она и судья.

– Представитель защиты, – наконец, обратилась она к Берзину, – так у вас будут ещё свидетели?

– Да, Ваша Честь. У меня остался последний свидетель, и я готов его вызвать.

Появление в зале суда нового, последнего свидетеля защиты произвело эффект разорвавшейся бомбы. Все повскакивали со своих мест, а подсудимый даже, как показалось конвою, попытался вырваться из клетки. Только защитник и судья оставались невозмутимыми, по крайней мере, внешне. Первый, потому что заранее всё знал и даже, похоже, рассчитывал на такую реакцию, а вторая… ну должен же хоть кто-то сохранять спокойствие, Фемида всегда бесстрастна. Свидетель прошёл через зал, встал возле трибуны и поставил подпись под присягой. Теперь он был в игре, и на различных участников процесса – а они все были очень различны – это произвело отнюдь неодинаковое впечатление

– Свидетель, представьтесь, – обратилась к нему судья. – Назовите ваши фамилию, имя и отчество.

– Богатова Нурсина Эльдаровна, – прозвучал тихий, ровный, несколько взволнованный голос.

– Протестую! – закричал обвинитель, словно только что обворованный обыватель, у которого вынесли всё, даже срамное исподнее. – Этого не может быть! Гражданка Богатова убита! Это подлог!

Однако жрица Фемиды не спешила ударять молоточком, она лишь вопросительно, выжидательно смотрела в сторону защиты, надеясь получить от неё необходимые разъяснения.

– Ваша Честь, – спокойно, по-деловому, будто сообщая о пустяшной формальности, произнёс Берзин. – Личность свидетеля установлена надлежащим образом. Это действительно Богатова Нурсина Эльдаровна собственной персоной и, как видите, абсолютно живая. Вот документы, подтверждающие этот факт.

Защитник через секретаря передал бумаги судье. Та углубилась в их изучение. Подскочил и Петрович. Он не знал, чему ему не верить больше – то ли своим собственным глазам, то ли документам, оттого суетился, дёргался как-то, вертелся из стороны в сторону… При этом его китель слегка запаздывал за телом, как массивная юбка колокола за тщедушным языком.

Аскольд, прильнув к решётке всем телом, смотрел сквозь неё и никак не мог удостовериться в реальности видения. Слёзы текли из его голубых глаз, на этот раз слёзы не отчаяния, но благодарности судьбе, а губы упрямо твердили, не переставая: «Нюра… Ты жива… Слава Богу, ты жива… Слава Богу… Теперь пусть сажают… мне всё равно… Главное – ты жива… Боже, спасибо Тебе за всё…».