Валерий Граждан - Кровавая пасть Югры (сборник)

Наша с Сечанцином охота подходила как бы к концу, хотя «знатной добычей» почти не пахло. Матерясь, пошли по болоту. Прыгали с кочки на кочку, но с ружьями сие не очень ловко получалось. Вскоре в сапогах зачвакала вода. Но тут наш хвостатый друг выскочил на кудлатую кочку, оставив подстреленную последнюю утку в воде. Залаял громко и тут же перепрыгнул на другую кочку. «Чего это он? Неужто учуял кого… А, Толь?» Но тут же понял причину: пахнуло гарью. Отозвался и Толя: «Валера, беги назад, пускай пал навстречу! А я тут подожгу. Иначе пропадём ни за понюх!»

Я тут же рванулся насколько смог навстречу доносящемуся издалека гулу. Поджёг сухостой и огонь начал разгораться от кочки к кочке. Толя поджёг траву дальше по ветру. Мы оказались в центре с озерцом, где всё ещё плавала раненая утка. Забрали и её: не пропадать же добру. По небу, сверкая молниями, катили грозовые тучи. «А вот и она, сухая гроза – быть большому пожару!» – мелькнуло в голове. Гром стоял неимоверный. «Вот и всё, бежать некуда. А гроза буйствовала всухую. Поверх голов неслись дым и огарки от травы. «Надо вовремя присесть в воду, чтобы пропустить жар пламени!» – пронеслось в голове. Облили собаку. Штормовки на голову и в воду. Шайтана прикрыли собой и штормовками. Огненный вал пронёсся за минуту-две. Его гул потонул в уже непрекращающемся грохоте грозы. Во внезапно навалившейся темноте со стороны туч ослепительно сверкали молнии. Разрывающий уши треск разрядов тут же сопровождался громом. Мы так и стояли по горло в воде, прикрывшись штормовками. Внутренности будто вытряхнули на потеху буре. Бояться было попросту нечем. Промеж нас скулил и скрёб лапами Шаман. Молнии вонзались в болотную ширь так часто, что казалось они метят именно в нас. Потом грохот начал стихать и хлынувший ливень вдавил нас между кочек. Где-то далеко впереди среди отблесков молний полыхал пожар пала.

В сгущавшихся сумерках мы, мертвецки уставшие, вышли из болот к нашему селению. Почти сразу встретили людей с фонарями и ружьями: нас искали. Мало кому удавалось выйти живьём из такого пала. Таёжный пожар залил ливень. Хотя сие не означало, что лимит пожаров на это лето исчерпан. В тайгу пойдут тысячи варягов, сиречь пришлых людишек, а им закон не писан. Но тайга сурово наказывает ослушников. Нередко лишая их жизни.

Утро обозначилось заревом над сопкой поодаль. Щербатый, он же беглый зэк Мирон Сивков отвалился к дереву и откровенно спал. Так спокойно и натружено он не спал много десятков лет. В костре догорали толстые гнилухи и комли сухостоя. Словно дремотой покрылись пеплом уголья. Мне была самая пора вставать, гасить костёр и идти дальше. К завтра, пополудни я рассчитывал выйти в могочинский распадок. Щербатый мыслил иначе.

Проснулись оба. Хотя я и не спал вовсе, а дремал «одним глазом». Первым на сей раз заговорил я: «Дядь Мирон, шёл бы ты себе с миром далее. Отойди в тайгу, чтобы был на виду. Я положу тебе на пень спичек и соли. Не бери грех на душу. Ведь я, ейбо стрельну. Ты пришлый и искать не будут. Да и за мной более не шастай. Не по зубам. Шайтан услышит и поведёт ушами, как я пальну. На вот, глянь!» И я тут же нажал на курок. Грохнул выстрел, где-то всполошились птицы. Толстенный сук упал подле ног изрядно опешившего гражданина Сивкова.

Эта пуля вполне могла быть его, наверняка подумал Щербатый. Но он совладал с собой и встал. Шайтан молча занял позицию в кустах. Он был из той породы лаек, что в холке, пожалуй, повыше немецкой овчарки. И, как истый охотник, умел выжидать, оставаясь вне поля зрения. Его инстинкт исключал ошибку.

– Ты, вот что, малец, мог бы я тебя порешить. Хучь собаку твою, да и тебя с пукалкой. Да, видно Бог не велел. А что не брешешь и не забоялся – благодарствуй. Я эвона туда отойду и пожду. Опосля совсем уйду. Ты, паря, не боись теперича. Да другому кому не попади поперёк! Нас много ушло по первопутку, а то и ране. Запомнил мой сказ, поди, аль как?!»

С тем гражданин Сивков отошёл в кустарник поодаль. Я спустился на землю, передёрнул затвор. Шайтан переместился на позицию поудобней, чтобы тоже видеть чужака. Я подошёл к огромному замшелому пню и выполнил обещанное мной: дал соль и спички. Себе оставил десяток спичек и пару щепоток соли в плоском пузырьке от микстуры (не намокнет). Большую, а вернее-оставшуюся часть отдал изгою судьбы. Шайтан, похоже, не возражал. Собаки, особенно охотничьи, чуют нутром настроение стороннего. Особенно, если тот возымел агрессивное намерение. Я же подумал: «Иди себе далее и Бог тебе судья! Мне не дано вершить твою судьбу!»

– Дядь Мирон, бери! Дал бы больше, но себе отсыпал чутка. Ступай себе. Здесь Могочинская экспедиция. Может встретишь кого. Спросишь Догилева Степана Ивановича. Он дядька хороший. А в прошлом квартале у нас пропал рабочий Спиваков Николай. Почти Сивков. Так что соображай! С богом!»

– Слышь, малец, за жизнь и совет благодарствую. Я не жадный, так что прощевай пока. А это тебе на память. Не побрезгуй: от души! А у меня этого добра хватает!

С тем он забрал моё подношение и положил вместо них тряпицу. А я подумал: «Кто он, этот Мирон Сивков, по делам – убийца. А по душе? Ведь я и лица его не видел. Разве что сверкнуло искоркой средь густых зарослей волос и бороды. Вроде как человечьи глаза.» Тут он скрылся в урмане. Я же подошёл к пню. Развернул тряпицу, а там… лежали три самородка граммов на двести. Взял, конечно. Хотя корысти мне в этом золоте было не то что мало, а и не было вовсе: зачем оно мне? И отдал по приходе из тайги отчиму. Тот перепугался жутко и предупредил, чтобы не болтал: «Це ж в МГБ стукнут. Так воны до сэбэ в тюрягу сховают рокив на двадцать. Ховай, Шура, шибче ховай, щоб нэ побачилы!» Мать трясущимися руками спрятала свёрток сразу же где-то в погребе.

Почти всё лето мне фартило в тайге. Лоток под промывку золота брать не стал. Какая-то неприязнь к нему появилась. А может даже непонятный страх, замешанный на повествованиях блатного Щербатого. В экспедиции все без исключения ринулись в тайгу. Прошёл слух о необыкновенно богатых россыпях, случайно найденных Догилевым. Даже приезжали чуть ли не из Москвы на открытие нового месторождения, которому без проволочки присвоили имя нашего Степана Ивановича. А мой отчим был на пьянке по случаю обмытия Догилевым ордена.

А за общей суматохой никто и не обратил особого внимания на нового рабочего, нанявшегося на прииск. И что он не такой уж и новый, просто долго плутал по тайге и наконец-то вышел. Видел я этого рабочего. Ну, прямо вылитый Мирон Сивков! Разве что не такой лохматый и в новой робе. Вот разве что глаза…

Могоча – Ульяновск 1957–2009 гг.