Элеонора Кременская - Пьяная Россия. Том второй

Бросил трубку, секунд десять прослушав рассерженные вопли узнавшей его женщины:

– Дура! – зло забарабанил пальцами по столу. – Подумаешь, год не объявлялся, что с того?

И скорчил насмешливую рожу:

– У меня своя жизнь! Я не обязана ждать тебя, как с фронта!

Передразнил он. Нашел другой номер телефона и опять выкрикнул преувеличенно бодрое приветствие в трубку, но там, узнав, кто звонит, немедленно отключились.

Повторения следовали одно за другим, пока он, вконец, не рассердился:

– Все бабы – стервы! – подвел итог собственным усилиям и закурил, усталый.

Постепенно слетел внешний лоск, обозначились ранние морщины и проплешина на голове, которую он изредка ощупывал пальцами.

И тут, раздался звонок телефона.

Он приободрился, явно рассчитывая, что хоть одна баба да опомнилась. Но из трубки понеслось невообразимое:

– Папа, папочка, у тебя внук родился!

– Доча? – растерялся он, моргая.

– Внук! – подтвердила дочь и рассмеялась. – Ты приезжай, я тебе Алешку в окно покажу!

– Алешка? – терялся он, начиная дрожать и плакать, но через мгновение воодушевился:

– Я сейчас, роднуся моя, приеду!

И понесся к двери, искренне удивляясь, что ни разу после свадьбы дочери ее не навестил, не видел беременную, не знал…

– Алешка! – бормотал он, сраженный новостью наповал, и прыгнул за руль своей иномарки.

И только возле роддома обнаружив бывшую жену с пакетом фруктов и зятя с букетом цветов, сообразил, что опять проявил невнимание, которое прямо-таки срослось с его натурой и прикатил к дочери с пустыми руками.

Но дочь простила. Улыбаясь, она с гордостью демонстрировала туго запеленутого малыша и кричала в открытую форточку:

– На тебя похож, папа!

– Да, не дай бог! – суеверно сплюнула бывшая жена и перекрестилась. – Это только во младенчестве, а дальше нормальным человеком будет!

Обнадежила она счастливую дочь.

Зять всепрощающе пожал ему руку, без ехидства обозвав дедушкой.

И он побрел к своей иномарке, сутулясь, задумавшись о новом статусе вроде как неподходящем для его внутреннего мироощущения, где он по-прежнему ощущал себя этаким юношей.

На деле же, на деле кризис среднего возраста настиг его почти в семьдесят лет.

– Несправедливо, – пробормотал он, заводя машину и следуя в магазин игрушек. – Нехорошо все же, если и Алешка проживет на свете без моего внимания и подарков…

– Развратник! Пес поганый! Тьфу!

Дрожа всем телом, Тихон Михайлович нырнул, наконец, в узкую щель приоткрывшейся входной двери.

– Закрывай скорее! – с ужасом прошептал он молоденькой хорошенькой женщине.

Женщина поспешно закрыла, тщательно заперла.

С лестницы неслось:

– Всю ночь только и слышу охи да ахи. Всю ночь кровать у них скрипит!

– Хулиганье! – раздался крик в самую замочную скважину.

Тихон Михайлович подпрыгнул, перекрестился:

– Аллочка, дорогая, у те6я успокоительных капель нет?

– Кофе есть!

– Кофе не успокоительное, – запротестовал он, но на кухню прошел.

– Какая соседка у тебя нервная! – пожаловался он, прислушиваясь к крикам на лестнице.

– Убить мало! – кивнула Аллочка, насыпая кофе в кофеварку.

Тихон Михайлович уставился на банку с названием кофе.

– Погоди, Аллочка, не надо мне этого кофе.

– Почему? – искренне удивилась Аллочка. – Он дорогой, хороший.

– Аллочка, не знаю, как тебе и сказать, – мягко начал он, – но именно это кофе проходит через кишечник зверьков, мусангов и, так сказать, уже в том виде, ну ты понимаешь, после некоторой обработки, доходит до покупателей.

Женщина смотрела с недоверием.

– Ну вот, сама посмотри, – засуетился Тихон Михайлович, извлекая из портфеля ноутбук, – про это и в интернете написано.

Аллочка прочитала, сплюнула:

– Пакость какая, хорошо, хоть я этот кофе ни разу не попробовала. Пойду соседке подарю!

И скорым шагом направилась с банкой кофе к двери. Крики на лестнице сразу стихли, а после до обостренного слуха Тихона Михайловича донеслось любезное воркование соседки благодарной за подарок.

Аллочка вернулась без банки. Тщательно промыла кофеварку.

– Неужели, взяла? – удивился Тихон Михайлович тишине на лестнице.

– Еще бы, – зло ощерилась Аллочка. – Дура, вот и взяла!

– И интернета у нее нет? – продолжал беспокоиться Тихон Михайлович.

– У нее-то? – не скрывая иронии, сощурилась Аллочка. – Мозгов не хватит для компьютера, только и может, что подслушивать!

– Нет, – взорвалась она уже в следующую минуту, – это какому поддонку пришла в голову «светлая» мысль травить людей подобным кофе?!

– Не знаю, – пожал плечами Тихон Михайлович, – такой кофе поставляют, в основном, в Америку.

Аллочка услыхав про Америку, пренебрежительно фыркнула:

– Нет, подлость какая! – все никак не могла успокоиться Аллочка и набрав номер телефона подруги принялась жаловаться ей о несправедливости замалчивания, из чего, а главное, как, делается кофе.

– Они бы еще слонов научили жевать кофейные зерна, глядишь и слоновьи кучи золотыми бы сделались! – возмущалась Аллочка в трубку телефона.

За всеми переживаниями у нее страшно разболелась голова и она отослала Тихона Михайловича прочь. Но едва не состоявшийся любовник вышагнул на лестничную клетку, как соседняя дверь с треском распахнулась и в голову Тихона Михайловича полетела банка с кофе.

– Твари! – визг соседки заставил Тихона Михайловича отшатнуться и ринуться бегом, вниз, по ступеням.

– Я все слышала! – орала соседка. – Меня, честную женщину, травить дерьмом!

Тихон Михайлович поспешно выскочил на улицу, впереди него катилась многострадальная банка с кофе.

Прыгнув за руль своего автомобиля, он дал по газам так, что Шумахер обзавидовался бы.

И только проскочив на запрещающий красный сигнал светофора, Тихон Михайлович пришел в себя. Припарковался. Посидел, покурил, разглядывая свои дрожащие руки, сплюнул в сердцах, посылая на … и кофе, и Аллочку, и ее бешеную соседку. А послав, приободрился, почувствовал зверский голод и направил свои стопы в ближайший ресторанчик, но вот что странно, на вопрос официанта, а будет ли он кофе заказывать, Тихон Михайлович весь содрогнулся, и едва сдержав яростный рык, выдавил ядовитое, но вежливое: «Нет, не надо!»

Старуха вышла из леса, присела на пенек, огляделась, блаженно прищурившись на склонившееся к горизонту солнце. Наступал вечер, жара спала, и привольное чириканье лесных птичек сделалось оживленнее. Над головой у старухи заливался жаворонок. Она помахала ему и вздохнула о предстоящей дороге. Поправила белую марлю прикрывавшую корзину, доверху наполненную черникой и, насадив ручку корзины на короткую березовую дубину, подняла, приспосабливаясь к тяжести за спиной, не торопясь побрела в сторону небольшой, но уютной деревушки, окруженной легкомысленным березняком и колючими кустами розового шиповника.