Аркадий Макаров - Догони свое время

За портьерой было тихо.

Мы с Шосиным недоумённо переглянулись. Другого выхода из туалета не было, а в той теснине, про которую мы с завхозом подумали, двоим на одном месте было не усидеть.

Шосин, не дожидаясь, заглянул в женский туалет: может, Шурик спьяну ошибся дверью?

Через мгновенье умудрённый жизнью и опытом завхоз вынырнул, быстро отмахнув тяжёлый бархат складчатой портьеры:

– Нет? – Шосин вопросительно посмотрел на меня, имея в виду эту сладкую парочку.

– Нет! – в тон ему тоже коротко ответил я.

– Точно! – короткими ластами ударил себя по тугим бокам неожиданно подружившийся со мной увалистый пингвин. Было видно, как его пожирает любопытство и какой-то свой интерес в этом деле. Он снова уселся на диван, посматривая в сторону портьеры. – Ладно, – сказал пингвин, немного помолчав, – я этих субчиков здесь подожду, а ты ступай, действительно, убери за бабками, уж очень они… – он защемил свой нос, показывая, какие они, эти мои гости, бяки.

Ну, что поделаешь? Я нарушил инструкцию. Пустил посторонних на охраняемый объект. А посторонние террористами оказались. Мину заложили. Что ж, всё правильно! Дело житейское, пойду разминировать…

– Ведро и веник в каптёрке возьми! Руками, что лишь, выгребать будешь? – крикнул мне вослед Шосин. – Охрану я на себя беру!

– Бери, бери! Не урони только!

Мне в жизни всяко приходилось… И теперь особого труда не составило убрать за двумя пожилыми женщинами. От старости куда денешься, если доживёшь? А доживёшь, так сам наплачешься…

– Вот-та! Он её точно оприходовал! – счастливо улыбался Шосин, когда я, при помощи ведра и веника разминировав «стратегически важный объект», вернулся на своё непосредственное рабочее место.

– Кто кого оприходовал? – не понял я сразу.

Всякие мысли приходят в голову, когда начинаешь думать о беспомощности старости. Всякие мысли…

Я уже забыл и о журналистке, и о Шурике с его вечно блуждающей улыбкой дамского угодника. Но разговор надо как-то поддерживать, впереди целые сутки, ещё намолчусь до самого утра.

– Шурик, конечно, парень хороший, но и Лола – ничего себе, пусть они друг друга и оприходуют, нам-то с тобой что? – протянул я пингвину ведро с измочаленным до самой рукоятки веником.

– Нам-то – ничего, а вот Шурику теперь хорошо! – с видимым удовольствием пососал толстый язык Шосин. – И как они, стервы, умудряются изворачиваться под клиентом? Не суетилась даже, не отряхнулась. Только на ходу губки подкрасила – и снова, как новая! Ну, бабы! Твоя, небось, тоже …

Но я ему не дал договорить, сунув под самый нос жёсткий окомёлок, ещё источающий не совсем приятные запахи.

– Ну, шутю, шутю! Моя тоже не такая! – миролюбиво взяв ведро с веником, на всякий случай поспешил в свою каптёрку пингвин. – А там, кто её знает! Может, тоже губы красит, чтоб не обметало… – и тут же скрылся за скрипучей дверью.

На этот раз ночь моего дежурства прошла спокойно, хотя поволноваться пришлось. Праздник оказался долгоиграющим, и затянулся не то, чтобы за полночь, но и не до рассвета. Люди разошлись: кто к ворчливой недовольной жене, разбуженной в самое неподходящее время для выяснения отношений, кто к мужу, затаившему в жёсткой ухмылке ещё один повод напиться или при случае вильнуть на сторону.

На всякий случай, проверив на присутствие непогашенных окурков захламлённую после попойки студию, я приготовился войти в своё обычное для этого времени дремотное состояние.

Город потушил огни. Светились только вывески бесконечных магазинов, предлагающих себя для всякого рода услуг. Где-то ещё шумит-гудит по кабакам и игорным заведениям содержательная публика. Но мне до неё – как до ближайшей звезды: вроде и ухватить охота, а не достанешь. И я, завернувшись в дырявую шубу ночной темноты, улёгся на диван в ожидании прилива дремотной и такой желанной истомы, как тут же был выхвачен в реальную действительность звонком громкого боя.

Здесь надо объяснить вот что: охранная служба каждую ночь подвергается неоднократному контролю со стороны региональных работников министерства внутренних дел, а проще сказать – милиции. Чтобы карась, то есть охранник, не дремал.

Всё правильно. Какой же ты сторож, если себя в бодрости не блюдёшь?

Иду открывать дверь, на всякий случай стараясь не попасть на прямой выстрел через стекло. Служба настоящим охранником в банке была куда серьёзнее, поэтому кое-какие навыки безопасности у меня сохранились.

Подхожу к простенку между стеклянными дверями, сложенному из красного кирпича. Бодрым, более бодрым, чем обычно, спрашиваю пароль на сегодняшний день.

– Керчь! – отвечает басовитый командный голос с улицы.

Всё правильно. На сегодня пароль из советского славного прошлого – «Керчь»

– Онега! – выкрикиваю я громко отзыв и открываю двери.

Из ночи, как из чёрной скалы, выламываются в яркий свет вестибюля две милицейские фигуры: одна моего непосредственного контролёра капитана Собакина, а другая – с золотыми звёздными крыльями херувима, круглая, упитанная и благоухающая дорогим одеколоном, судя по звёздам на погонах, полковника, и судя по источающим ароматам, не нашей местной службы. Наши больше дышат перепревшей во внутренностях водкой, и чем-то ещё неуловимым, что с точностью в сто процентов определяет милицейского работника провинциального разлива.

Панически вспоминаю: «Как же, как же… ведь предупреждал меня Собакин, чтобы бдительно относился к своим обязанностям; грядёт министерская проверка охранных постов в связи с участившимися проникновениями посторонних, которые всегда могут оказаться террористами. «Вот, – инструктировал меня капитан, – заходит беременная баба. Живот под самый подбородок. Гляди – прямо тебе под ноги ребёнка вывалит. А это вовсе и не баба, а смертник какой-нибудь. Рванёт на пупке пуговку и – ваши не пляшут! Встретимся в аду! Понял? Мина у неё там, где положено ребёнку быть. Она, может пластиду во все щели понапихала. Соображать надо…»

Теперь вот стою, соображаю, что полковник этот как раз из министерства. Инструкции наизусть заставит читать, спрашивать о первой помощи при несчастных случаях, первых действиях при пожаре… Да мало ли ещё о чём будет пытать этот колобок? Он для того и укатился со своего тёплого кресла в Москве, чтобы проверять да спрашивать.

Стою по стойке «смирно». Время ещё не вытравило из меня армейского правила: стоять по стойке смирно перед начальством до тех пор, пока тебе не подадут команду «вольно!». Но команду эту самую – «Вольно!», никто не подаёт, так и стою, раздирая как можно шире слипающиеся от утомления глаза.

– Вы кто? – спрашивает миролюбиво херувимчик.

Ну, как ему скажешь – кто я. Я человек, и во мне много того, о чём не хочется вот так сразу, среди ночи, делиться с кем бы то ни было. Немного лукавя, киваю на сопровождающего капитана: