Валида Будакиду - Пасынки отца народов. Квадрология. Книга третья. Какого цвета любовь?

А мне так нравится! – и ударение она делала на слово «так».

Потом они втроём, тихо, как если б в доме кто-то умер, садились за стол. Мама первым делом накладывала себе в тарелку любимую капусту с морковкой. Когда капуста начинала хрумкать на маминых зубах, Аделаиде хотелось, выскочив из-за стола, зажать уши руками и бежать куда-нибудь, не разбирая дороги, куда-нибудь на край земли, где нет ни родителей, ни новогоднего стола с битой оранжевой миской, и вообще нет никого! Или попасть в Сказочный город, где спокойно живут добрые люди, лица которых то и дело освещает улыбка. Они проходят мимо друг друга, раскланиваются, весело смеются и идут дальше, покупая по дороге сладкие пряники и леденцы в блестящих обёртках. Ей самой хотелось вот так же беззаботно гулять по ярко освещённым улицам, вдыхать запах свежей выпечки и кофе. Гулять просто так, а не быстрым шагом, глядя под ноги, не спешить куда-то с топорным лицом, а именно просто гулять по нарядным проспектам в ожидании чуда. Неужели ей хотелось чего-то нереального? Огромных бриллиантовых подвесок, или личный экипаж? Да нет же! Всего-то заглядывать в витрины гастрономов, где красуются ровненькие горки из трюфелей и на подносе пирожные «корзиночка» с бубликом на макушке. И чтоб шёл снег! Чтоб на ветру ловить языком снежинки! Чтоб небо окрасилось, как тогда в Большом Городе, в оранжевый цвет! Чтоб в углу столовой стояла настоящая, пахучая ёлка, а вокруг неё бегал по рельсам, как настоящий, маленький чёрный паровозик; чтоб хотелось заглянуть в окошко сказочных крошечных железнодорожных станций и спрыгнуть с почти каменного моста. Чтоб было очень тепло, и пахло лимоном и ванилью. Чтоб услышать, как деда ввалился с порога прямо в комнату:

– Десять ситро хватит? – слышит Аделаида его весёлый голос. Она знает, что он сейчас, гремя бутылками, протискивается в узкую дверь и отряхивая снег с чёрного пальто. Она слышит его голос, слышит знакомые интонации, но деду не видит…

– А ну, иди отсюда! – набросилась бы на него бабуля. – Только-только пол протёрла, а тут ты со своими ножищами и снегом вдобавок! Иди, сказала, на улице обтрусись! Кашне не урони! – и бабуля заходит в комнату, держа в руке его белый шарф.

Сидя дома за траурным родительским столом, Аделаида даже не поняла, как она попала в Большой город, в старую квартирку – три ступеньки вниз и коричневая дверь с облупившейся краской. Она же думала совсем о другом…

Аделаида чувствовала, что замерзает. Она сидит за столом, где рядом её мама и папа и замерзает. Они оба за высокой, толстой стеной, вполне довольные своей жизнью, своим, обдуваемым со всех сторон ледяными ветрами вигвамом, который считают уютным, тёплым домом. Мама ест квашеную капусту, которая нравится «ей», папа делает вид, что смотрит телевизор, на самом деле очень хочет пойти спать. Потому что папа смотреть фильмы просто не может. У него отдельные кадры остаются отдельными картинками, каждая сама по себе, и вовсе не складываются в фильм. Ему смешно, если «дядю в воду бросят», он не может пересказать сюжет ни одного фильма, ни одного рассказа. Папа не знает ни одного литературного героя, не знает ни имён, ни фамилий актёров, ни ведущих, ни спортсменов, ни Аделаидыных друзей. Он не знает Аделаиду. Он не знает никого. Ах, нет! Он любит «Наночку» и «Сомочку». Но «Сомочка» на сборах и папе скучно. Папа сидит за столом, потому что сидит мама, потому что надо сидеть из-за того, что какой-то «идиот» придумал праздник – Новый год!.. На самом деле папа бы с «удаволствиеэм» пошёл спать. Мама в байковом халате и порванных тапочках зевает и наливает в стакан лимонад. Она не пьёт спиртное.

– Давай вино нэмножка налю! – предлагает папа.

– Ну ты же знаешь – я не пью!

– Нэмножка!

– Оо-о! Ты ведь хорошо знаешь, что я не пью!

Это ритуал: папа просит, мама пить отказывается. Так всегда – на Днях рождения, на Первое мая, всегда. Зачем каждый раз делать одно и то же? Может быть, для наглядного примера «чокнутой» Аделаиде, чтоб она научилась, как должна себя вести порядочная женщина?

Да, и папа и Аделаида хорошо знают – мама не пьёт. У мамы левая нога больше правой. Мама ненавидит запах рыбы… «Ой, так хочу рыбу, но не могу её кушать! Вот хочу, но не могу и всё! Я же не выношу запаха рыбы!» Все всё это давно знают. Знают, потому что это повторяется мамой всякий раз, когда кто-то просто упоминает рыбу, или произносит слово «туфли».

Мама идёт заваривать себе чай. Делает бутерброд. Папа тупо смотрит в телевизор и тоже пьёт чай.

Кажется, родители специально, из какого-то чувства мести хотят продемонстрировать, что никакого «праздника» вовсе нет. Всё как обычно. Праздником может быть любой день, когда захочет мама. Или не захочет. Мама умеет вызывать в людях именно те чувства, которые хочет видеть в данный момент. Захочет – вызовет бурную радость и будет праздник, а захочет – погрузит в полное отчаяние. Просто недопустимо, чтоб дома было хорошо от чего-то другого, от мамы не зависящего. Да хоть от Нового года, например. Такое своеволие мама пресекает моментально, и источник радости будет опорочен моментально. Если б со сборов приехал Сёма, всё было бы иначе. Вот настоящий праздник! И не важно, что не Новый год! Каждый радуется, когда считает нужным. Вот для них «праздник» – это приезд Сёмочки.

Ох! Подумаэшь, «Нови гёт»! – папа специально говорит «гёт» потому, что «гёт» по-турецки – жопа. Папе кажется, что это очень смешно. – Кто-то придумала и что тэпэр?! Давай, садыс, кушай, нэмного пасматри тэлэвизор и спат-спат!

Мама, однако, ближе к двенадцати немного расшаливалась и начинала напевать фальцетом каждый раз, из года в год, одно и то же:

– Новый год, Новый год! Каждый год Новый год! Каждый год Новый год!

И потом:

– Будем пить, будем пить, будем веселиться! – и доливала в оранжевую миску с кислой капустой постного масла.

А по телевизору шла «Карнавальная ночь», где летали серпантины, пили шампанское и Людмила Гурченко с умопомрачительно узкой талией, стоя вполоборота к телезрителям, пела «Пять минут! Пять минут!». Конечно, интересно, но на самом деле отвратительное зрелище! У порядочной женщины не может быть такого обтягивающего платья, когда всё выделяется и ещё она совсем не стесняется, что у неё есть грудь, и она, вместо того, чтоб как-то скрыть это, делает так, что она торчит! Прошлась бы ты у нас по улице в таком платье! Ей бы из её же муфты кляп сделали, чтоб не орала громко, когда её в кусты тащить будут!

На её просьбы пойти втроём на всю ночь к кому-нибудь в гости встречать Новый год мама отвечала:

– Ты что, ненормальная?! Куда я среди ночи пойду?! Я что, бездомная?! Новый год – семейный праздник! Приду, скажу: «Ага! Здрасти! Можно, мы у вас будем сидее-еть? На черта мне это надо?! Когда захочу – лягу! Когда захочу – встану! Кому чужие люди в доме нужны?!