Валида Будакиду - Пасынки отца народов. Квадрология. Книга третья. Какого цвета любовь?

Аделаида так и не смогла полюбить весну. Зимняя одежда несомненно лучше скрывала недостатки фигуры. Да и горожане зимой по холоду только и думали, как быстрее добраться до пункта назначения, и уж только самые-самые любопытные могли обратить внимание на Аделаиду, остановиться и смотреть ей вслед. Весной же всё было наоборот: пробуждённые от зимней спячки жители при первых же лучах солнца выползали из убежищ, как улитки, чтоб пройтись по улице и взад и вперед, и ещё раз и взад и ещё вперед, чтоб посмотреть на мир вокруг себя, подышать полной грудью. Они прогулочным шагом дефилировали по крупным улицам целыми семьями, вяло переговариваясь, некоторые даже улыбались. Молодухи гордо несли на руках нажитых за зиму младенцев, беременные выставляли вперёд надувшиеся животы. Рядом семенили отпрыски постарше, научившиеся нетвёрдо стоять на слабых ножках. Все видели – в каждой семье зима не прошла даром! Колясками никто не пользовался, не потому, что их не было, а просто было принято носить детей, как украшения, на груди, чтоб окружающие сразу отмечали прибавление в семействе. Знакомые останавливались и подолгу беседовали, восхищались приплодом, тайно сравнивая его со своим. Прохожие, внимательно разглядывая, такие кучи аккуратно обходили и шли искать своих знакомых. Тут уж никуда не спрячешься! Люди для того и вышли, чтоб себя показать, но, главное – на людей посмотреть. Именно весной на свежий глаз

Аделаида и получала по полной. За зиму от неё успевали отвыкнуть. Равнодушно мимо не проходил практически ни один человек. Но она за всю жизнь привыкла, и как только она возвращалась домой, сразу же всё забывала.

Весной, но только очень ранней, она попала на знаменитый Красный мост, где к Дню рождения Владимира Ильича Ленина устроили Комсомольский слёт нескольких школ братских советских республик. На тот самый Красный мост, где матушка Манштейна любила посиживать в выходные с удочкой в руках. Ужасно интересно было на него живьём посмотреть, потому что Аделаида о нём так много слышала. Говорили, что там самая хорошая рыба, красивая природа. Красный мост являлся символом братства трёх ближайших республик.

Мама воскресное утро всегда представляла словами:

– Утро на-а-а-ачалось!

«Утро на-а-а-ачалось» был обычный воскресный скандал – ни из-за чего, ни к чему и без резюме. Просто скандал. Как поддерживающая гимнастика, чтоб держаться в форме. Объём «утро на-а-а-ачалось» бывал разным. От десяти минут до падения мамы на пол и очередной «скорой». В этот раз был со «скорой». Аделаида бы в другой день и не вышла из дому, потому что-то на этот раз уже ей самой было плохо. Снова у неё немели руки и ноги. Она, всё ещё всхлипывая, помыв нос холодной водой, чтоб не был таким красным, поплелась в школу, потому что надо ехать на политическо-патриотическую экскурсию.

А-а-а-а! Как меня разнервировала с утра а-а-а-а! – в ушах до сих пор звенел мамин голос. – Тебе плевать, ты через пять минут всё забудешь, а мне сейчас плохо будет! Пальто одень, сволочь! – крикнула в дорогу мама, вся погружённая в заботу о здоровье Аделаиды. – Там лес и река – значит, будет холодно!

Сколько раз в жизни Аделаида потом пыталась проанализировать причину маминых хотя бы воскресных истерик, но никогда, ни разу не смогла докопаться до истинной причины. Она никогда не могла найти или вспомнить ту искру, с которой всё начиналось. Ни в своём поведении за столом, ни в своих словах она не находила ничего крамольного. Ну вообще ничего! Не видела никакой причины. Все были здоровы, сыты, квартира государственная, которую никто не отбирал, зарплата ежемесячная, муж на коротком поводке. Чего надо-то? После какой секунды у мамы перемыкало и с чего оно перемыкало – навсегда осталось загадкой. Словно утреннее воскресное солнце вставало на определённую высоту и давало толчок, типа: «Пора! Начинай своё сольное выступление! Члены семьи заждались!»

Аделаида в тяжёлом зимнем пальто шла в школу. У Лии мать – дворник! Подумаешь… Если у дворников дома никто никого не трогает, как у Кощейки, так лучше даже обоих родителей иметь дворниками. А тут – «дочь учителе-е-е-ей». Было очень горько… Единственное, что Аделаиду успокаивало: когда мама будет падать на диван и дрожащими руками демонстративно просыпать на пол таблетки, она будет уже далеко! Пусть папа один на неё любуется. А может, мама всего этого вовсе и не делает, когда её нет дома? Но Аделаида об этом узнать не могла. Она же не может спросить у папы или Сёмы:

Сём, мама падает в обмороки, когда меня нет дома? Или всё это делается исключительно для меня?

Около школы уже стоял зелёный «Лазик» с большой буквой «Л» на капоте и грязными, треснувшими стёклами.

Не опоздать не можешь! – Лилия Шалвовна с высоты своего величия окинула Аделаиду брезгливым взглядом. – На слёт едем! На ответственнейшее мероприятие! Едут лучшие ученики школы! Нет, чтоб прийти на пять минут раньше, помочь разобрать транспаранты! Хорошо, что вообще пришла! Спасибо! – Лилия Шалвовна присела в шутливом книксене. – Мы никого ждать не собираемся! Зато кто не пришёл, очень об этом пожалеет. Я ему это обещаю! Мы будем разбирать его поведение на комсомольском собрании! Давай, давай, поднимайся в автобус! Отъезжать пора!

Аделаида влезла почти последней. Все места были заняты, поэтому ей пришлось идти на задние сиденья, из которых как вывернутые кишки торчала жёлтая губка, во многих местах выщипанная до фанеры.

Значит так, – говорила тем временем Лилия Шалвовна, перекрикивая завывание мотора и весёлые голоса, – чтоб по приезду не вздумали разбегаться! Я вас искать не собираюсь! Если кого-то не увижу в радиусе двадцати метров – будем вызывать в школу родителей! Я всё ясно сказала?!

Да-а-а! – хор нестройных голосов утонул в надрывном стоне автобуса.

Пыльный «Лазик» был, скорее всего, не очень стар, потому что кожа на сиденьях там, где не было порезов, пока не потрескалась, а была ровной и гладкой. Просто он дико вонял, потому что ежедневно работал на деревенских перевозках и весь пропитался смесью запаха куриного помёта с крестьянским потом. И страшно воняло жжёной резиной, бензином и выхлопными газами. Скорее всего, сама система вентиляции автобуса изначально была неправильно сконструирована действительными «врагами народа» в конце пятидесятых. С первых же минут работы двигателя, салон автобуса наполнялся сизым туманом – смеси выхлопа с запахом удушающих газов, используемых ещё в Первую Мировую. «Как мы там проходили по истории? – вспоминала с ужасом Аделаида. – От этой немецкой газовой атаки ещё сколько человек погибло?» Если «Лазик» лез в гору, то к ароматам примешивалась вонь от горящих тормозных колодок. Лилии Шалвовне явно повезло с окнами – открывался только один маленький люк на крыше, поэтому ей не приходилось всё время кричать, как обычно: