Валида Будакиду - Пасынки отца народов. Квадрология. Книга третья. Какого цвета любовь?

– Причёсывалась! Просто на улице ветер, может, растрепались…

– Ну, так пригладь рукой!

Мама сама, не дожидаясь Аделаидыной активности, плюёт себе на три средних пальца и клеит ей клок волос на бок. Хорошо, что плюнула себе на руку, а могла ж и в лицо!.. Слава богу, гасят свет, и скорее всего не все одноклассники это видели.

– Оо-о-о! Это мультфильм? – разочарованно тянет мама.

– Нет! Просто пока не началось. Это обычный фильм.

– Ну как же не началось?! Вон написано: «В главных ролях»…

– Так ведь пока действие не началось!

– Ну, посмотрим, посмотрим. Если что – встанем, уйдём, да, Василий? Я мультфильмы не люблю.

– Как ти хочэшь, – соглашается папа, вообще не понимающий, зачем его сюда привели, – мнэ всэравно.

Аделаида глубоко вдыхает от нетерпения и негодования и от того, что не может сосредоточиться…

– У тебя насморк? – мама поворачивается к ней.

– Да! Насморк! – Аделаида чуть не плачет.

– Не ори! Говорила я тебе – не пей из холодильника молоко! Говорила, пей кипячёное!

– Я больше не буду! – Аделаида готова пить кипящее молоко, кусать раскалённое железо на наковальне, лишь бы мама замолчала.

– На платок! У тебя явно своего нету! Это что за девочка такая! Сидит и хлюпает. Носовой платок в карман положить не может! Я до сих пор за ней трусы стираю! Вышвырнет тебя свекровь на следующий же день, как увидит, кого в дом пустила, и опозоришься на всю Ивановскую!

– Василий! – мама вдруг что-то вспомнила, обернулась к отцу. – Ты вот когда я тебя туда послала…

Аделаида узнала его сразу! Она уже не слышала маму и не видела папу, потому что она узнала его… Не блондин! Не с длинными волосами, нет! Но это был он! Он ещё не сказал ни слова, но она поняла – это он – её Высоцкий! Вовсе не рослый, как она раньше думала, в парике, в чёрном гриме, в дурацких французских панталонах и туфлях на каблуке с бантиком. Но, несомненно, это был именно он!

– Давно у тебя насморк?

– Нет у меня насморка!

– А что ты кричишь?! Посмотри, как ты со своими одноклассниками только что разговаривала и посмотри, как ты сейчас со мной разговариваешь!

– Мам! – не выдерживает Аделаида. – Ну дай ты кино посмотреть!

– Это ещё что такой?! Ещё ты мне будешь указывать! Тебя спросили – отвечай! Подумаешь – кино она смотрит! Простите, пожалуйста!

Аделаида всё равно опять не слышит, что говорила мама. Она как завороженная смотрит на экран.

Эх, жаль всё же, что не первый ряд! Тогда прямо изнутри в фильме находишься.

Он на экране уже минут десять, но пока не проронил ни слова.

«Голос… голос… хочу услышать голос! Сколько ж можно! То хлеборобы или как их там – землепашцы, то…»

– Я тебе вчера сказала пыль вытереть. Ты вытерла?

– Вытерла.

– А почему сегодня на пианино опять пыль была?

– Потому, что оно чёрное.

– Значит, надо чаще там вытирать!

– Батюшки! Да ты русский! – при звуке этих первых, сказанных Им слов, Аделаида всем телом откинулась на спинку стула, словно ей начали зачитывать приказ о помиловании.

Нет! Этого не может быть! Она ждала громкий, грубый голос, раскатистую, командную «р». Ну, не мат, возможно, а нечто близкое по смыслу и удачно его заменяющее. Похожее на немецкие марши. А как иначе? Запрещённый певец, бард!

Как бы она описала его голос? Аделаида чувствовала его совершенно физически. Он был похож на дедын ласковый клетчатый плед, который так и остался в Большом Городе; на тёплую воду, которой можно промывать раны, на волшебный бальзам, которым эти раны можно смазать. Он остановит кровь, он успокоит боль, он…

Пыльную тряпку бросила в стиральную машину? Она уже несвежая была…

Мама, какой у него голос… – прошептала Аделаида.

– У кого? Мда-аа. Неплохой тембр… так положила?

Да… Я такого голоса никогда не слышала… Он как… он как музыка. Он в одном слове может подняться и спуститься на несколько тонов! То ля, то ми… я не знаю, как сказать… Он… он… он цветной, понимаешь?

Кто? – мама не улавливала смысл разговора.

Голос!

Глупости не говори! Голос как голос! Если такая умная, надо было ходить к Алине Карловне, а не бросать пианино! Сидит мне тут «до-ре-ми!». Закрой рот, хватит болтать! Мало того, что смотрю из-за тебя всякие глупости, так ты ещё и рот свой закрыть не можешь! Что это за ерунда, я тебя спрашиваю?! Тоже мне «исторический фильм»! Ни Пётр не похож, ни этот… кстати – это кто – Меныциков что ли чёрный? Почему он чёрный? Вот я же ничего не говорю про картину «Звезда пленительного счастья» о декабристах. Хорошее кино! Сам Бондарчук в главной роли! У меня было такое чувство, как будто я со своими старыми друзьями встречаюсь, Анненков там, Бестужев-Рюмин… Ты же знаешь, это знаменитые дворянские фамилии, с ними дружил Пушкин… а это что за пошлость?!

Мама рассуждала, доказывала, Аделаида всё равно не могла её слышать! Она сидела заколдованная, зачарованная, под гипнозом, в другом мире, в другом летоисчислении, на другой планете! Этот голос вливался прямо в кровь и тут же смешивался с ней.

О чём был фильм? Аделаида и не следила за сюжетом. Это было не важно! Важно было ещё и ещё раз услышать его! Это было наваждением: сидеть и ждать с минуты на минуту, когда этот голос снова зазвучит…

Говорил же Высоцкий в фильме, как назло, очень мало. Большие молчал. И это было невыносимо и мучительно.

«А петь?! Интересно, он будет петь?» – вдруг вспомнила Аделаида.

– Василий! Кажется, когда мы шли, собирался дождь, – мама через Аделаиду наклонилась к отцу, – ты бельё на улице собрал?

– Я собрал, но в квартире не повесил. Пуст нэмнога мокри будэт. Так погладит лехче. Не знаю, ти не сказал повесит, нэт? (Я собрал, но в квартире не повесил. Пусть немного будет влажным, так легче гладить. Я не знал как поступить, ты же мне ничего не сказала.)

– Ничего! Придём, я сама повешу.

А голос на экране жил своей жизнью:

– Наталья Гавриловна! Я люблю вас всей своей израненной душой! Вас неволят выйти за меня замуж? Не надо!..

Голос создавал ощущение напряжения, тревоги, беспокойства и тут же через доли секунды успокаивал, дарил жизнь, вселял надежду.

Аделаида с удовольствием поймала себя на мысли, что Высоцкий, скорее всего поёт и в церковном хоре! Действительно, она в церкви всё ещё ни разу не была, но в чёрно-белом фильме про одного иконописца, должно быть, именно такой голос поддерживал высокий и чистый «голос ангела», словно хранил его и показывал ему дорогу к свету. «Значит, прав был Владимир Иванович, когда говорил, что каждый человек сам начинает понимать, когда ему искать дорогу к Богу. Если есть такой голос, значит, есть и Бог, который им наградил. Если действительно в церкви так поют, то, может, стоит сходить, послушать? – Аделаида уже совсем потеряла сюжетную линию. – Конечно, если увидят – будет что-то страшное! Даже представить невозможно! Комсомолка, дочь члена Партии – и припёрлась в церковь, как безграмотная старуха. Но если я хочу послушать хора, это же совсем не значит, что я верю в Бога! Но как без Бога человек сам по себе может родиться таким?! Не после же Комсомольского слёта?!