Валида Будакиду - Пасынки отца народов. Квадрология. Книга четвертая. Сиртаки давно не танец

«Как он сказал? „Это мой папа за несколько месяцев до смерти рядом с другом, который на него и донёс?!“ Нет! Это не его папа! Это просто мужик и рядом – мой дед! Это мой дед рядом с мужиком, которого расстреляли!»

– У меня в альб… – она осеклась. Она хотела сказать, что у неё в альбоме есть такая же, точно такая же старая, очень старая фотография, приклеенная, как и эта, к куску пожелтевшего картона, с выцветшей чернильной печатью и росписью хозяина фотоателье! И эта фотография её собственного деда, которую тётя Люся тогда привозила и отдала ей! Тётя Люся тогда ещё сказала, что он… что дед… он был не таким, как рассказывала мама. Он отправил в подвалы НКВД несколько десятков человек, и один из них – это папа Владимира Ивановича?! Как это может быть?! Это значит… это значит, она, которой сейчас напекли пирожков и застелили пахучими простынями постель, – внучка убийцы?! Он подливает мне вина и не знает, что во мне течёт кровь убийцы его родителей?! Он, наверное, любит меня, а из-за моего деда он в больнице пил спирт?! Значит, ему было очень плохо. Он и сейчас отравлен этими выселками, его волосы побелели, когда ему было слегка за тридцать.

– Аделька, да ты уже совсем спишь? Укатали Сивку-Бурку! Ирка, а у подруги уже совсем глаза закрываются! Глянь, глянь на неё – заснула на ходу.

– Ну так ты же ей поесть не давал! «Давай выпьем, давай выпьем!» Хорошо, что я ей уже постелила! Адель, хочешь спать? Пойдём, я тебя проведу! – Ирина участливо отодвинула от неё тарелку с недоеденным пирожком.

– Конечно, хочет! Надо же, как быстро пролетело время. Оказывается, уже полпервого! Сарделька, тебе когда на работу?

«О чём он спрашивает? Какая „работа“? Ах, да… работа… работа… я же работаю…»

Окно выходило на море. Как этим морякам там живётся на этих больших сухогрузах? Зажгли огни. Они, наверное, тоже сейчас смотрят на материк и думают, когда уже припаркуемся? Хочется им, наверное, на автобусе по городу покататься.

Небывалое, неведомое доселе спокойствие вдруг охватило Аделаиду. Даже не нужен ингалятор. Всё нормально. Как интересно – эта входная дверь со стеклянными вставками, эти кнопки, астма – всё это было в прошлой жизни. Сейчас всё по-другому. Иногда невесть откуда взявшаяся молния вот так разрезает жизнь на «до» и «после»! «До» было вчера, на улице, по которой сюда шла, в кондитерской, где брала «эклеры»… «После» стало от «сейчас» и навсегда. На всю жизнь, где бы она не очутилась…

– У-У-У-ишь как развезло девку! – сердобольная Ирина помогла ей пройти по коридору.

– Да нет, всё нормально… я сама… я не пьяная…

– Конечно, сама! Я только свет тебе погашу. Спокойной ночи!

– Да… спокойной… Прощайте, Владимир Иванович!

Она плотно прикрыла за собой дверь с окошечками и, не раздеваясь, прилегла на широкую деревянную кровать. Такую же широкую, как у них дома матрас на полу, на котором они с Лёшей спали.

Простыни были на удивление прохладными. Это было особенно приятно, потому что в воздухе стояла невыносимая духота.

Что ещё может произойти со мной в этой жизни? Всё уже произошло и закончилось. А вокруг тишина, вокруг ни души и у меня ничего нет. Значит, сбывается мамино пророчество «За бортом!»? Да… медленно и верно сбывается…

Аделаида вдруг с огромным удивлением поняла: вместо того, чтоб ей было плохо, ей безумно хорошо! Откуда это? Какое-то почти неземное счастье медленно разлилось по всему телу. Стало легко и спокойно. Такого умиротворения, такой томной неги она не испытывала никогда. Казалось, в сосудах кровь превратилась в нежный, живительный бальзам, омывающий своей прохладой и свежестью всё, что за столько лет накопилось в душе. Все земные проблемы, горести ушли и растворились где-то в вечности. Осталось только ощущение тихой радости, как если б она прикоснулась к чему неведомому.

Хрустящее постельное бельё источало нежный аромат фиалок. Он проникал через каждую пору в коже, и от этого лесного аромата тело таяло и становилось невесомым. В тёмное окно смотрели яркие, очень яркие звёзды. Так низко звёзды висят только в далёких степях или над уснувшим морем… Она сегодня узнала самую самую страшную тайну на свете: её дед, её родной, собственный дед был убийцей. Адель сейчас лежит на кровати в доме у сына расстрелянного им друга. Удивительно, но ей и это теперь безразлично. Всего пять минут назад был стресс. Он прошёл. Он прошёл почти мгновенно, незаметно, не затронув тонких струн души, как если б они уже давно были порваны. Немного неловко, конечно, перед Владимиром Ивановичем, но именно «неловко», и ничего более.

Всё стало простым до безобразия. Действительно: что произошло? Ну, предал, ну расстреляли… Один дед, что ли, был в НКВД? Да их по всей стране металось, как рыбы в море. В те годы даже у стен были уши и языки. Так что теперь? Деда самого потом расстреляли! Партия оценила по заслугам его деятельность.

Звёзды в окне горели всё ярче. И чего было лежать в кровати? Так ведь видно всего полнеба! А если убрать цветы с подоконника на пол и сесть на этот самый широченный подоконник, то будет видно всё небо полностью, тёмное, как смола, море, корабли на рейде и лунную дорожку в придачу.

Адель босиком на цыпочках прошла через комнату и села на широкий подоконник.

Город внизу… тысячи зажжённых огней в чужих окнах. Счастливые дома, где все друг друга ждут. В этих домах дарят подарки и ночью поправляют сползшее одеяло.

Что было всю жизнь? Борьба, борьба и борьба, но не революционная, не на благо всего человечества, не за «мир во всём мире», как учили в русской школе, а непримиримая борьба с самой собой и жителями родного Города всего лишь за право жить на этой Земле. Чего стоило только выжить под маминым прессом и не подвинуться рассудком!

А звёзды передвинулись, как будто небесный хозяин высыпал новую горсть во вселенную! Как здорово, оказывается, сидеть вот так на окне, обняв колени, никуда не спешить, не бояться, что вдруг в проёме двери покажутся мама или Лёша. До чего они похожи! Как я этого раньше не замечала?! Потому и не понравились друг другу с первой секунды, что не смогли поделить, кто из них в моей жизни займёт главное место. Вот бы им чёрную форму со свастикой на красной повязке! Автомат в руки, ноги расставлены на ширину плеч, чёрный плащ полощется на ветру.

Как в этом доме тепло. Можно сидеть на подоконнике хоть до самого утра и смотреть на звёзды. И мама не скажет, что мне нравится смотреть на небо, потому что я – «дура»! Ха-ха! Никто ничего не скажет! А вот там планеты… сколько их, это ж с ума сойти!.. ГЪворят, разных галактик несколько миллионов. Думать страшно… всё такое бездонное, бесконечное… Самое обидное – никто на свете не знает, и не узнает уже никогда, что это мои звёзды! Они мои собственные, потому что деда мне их тогда подарил. Вон она – Большая Медведица, а точнее – Большой Медведь. Это мой самый прекрасный деда на свете! Самый добрый, самый красивый, самый-самый… И конечно же, там, высоко-высоко, и находится планета Маленького Принца. И конечно же, он прилетает иногда на землю, чтоб посмотреть, как мы живём. Ко многим, которым очень одиноко, как в пустыне, вот к тому французскому лётчику, например, с именем, похожим на созвездие, он прилетел, чтоб помочь. Маленький Принц видит их со своей Планеты, видит, как им плохо, и действительно приходит, а люди его не узнают! Только я его узнавала несколько раз. Я чувствовала его приближение по дуновению ветерка, узнавала по улыбке, по глазам, светящимся любовью и добротой! На самом деле его не так просто различить в толпе, потому что он всегда разный. Только белый развевающийся шарф и движение сердца подскажут, что это Он, который «в ответе за тех, кого приручил». Все наши близкие, все друзья – это Маленькие Принцы. У них на Земле нет ни возраста, ни пола. Они отогревают замёрзших путников, и минуты, проведённые с ними, похожи на звёздный букет, собранный из миллионов галактик.