Игорь Парфенчук - Оставшиеся в СССР (сборник)

– В 60–х, когда мы сюда переехали, я с папой купили эту машинку. Какая красота. Я сама выбирала фасон, делала выкройки, подбирала материал. Какие платья у меня выходили! Подруги считали что это импортные. Завидовали мне. А сколько трусиков, футболочек, шортиков я вам нашила. Ни у кого таких не было! Синие, коричневые, красные. С карманчиками на пуговичках и змейках. И вещи я вам ушивала, укорачивала, подрубливала.

– А сейчас уже не могу. Плохо вижу. Даже в очках. Мне уже 82 года. Может когда твоя доченька захочет шить как бабушка. Заберешь машинку. Она ей пригодится. Это незаменимая вещь.

Много вещей осталось в опустевшем родительском доме. Вещи, которые были им нужны, на которые они месяцами собирали деньги, которым они радовались, которых они берегли, но они уже не нужны нам – следующему поколению. Все. Кроме швейной машины. Я забрал ее к себе в дом. Пусть в магазинах полно всяких тряпок. Броских, разноцветных, любых размеров и фасонов. Посмотришь на человека – прекрасно сидит на нем. И размер его, и окраска под цвет глаз или сумочки, Но… вот еще человек в таком же. И еще и еще. Тот же СССР. Масса одинаковой одежды – джинсов, брюк, платьев и юбок, но все без живинки, что – то вроде серых стандартных вещей бывшего СССР.

Когда – то и моя дочь снимет крышку с машинки, сядет за стол и по своим выкройкам пошьет себе и своим детям нужные и красивые вещи.

– Алло, ты меня слышишь!

– Нитки, купите мне нитки. Только белые!

– Смотрите чтоб новые были!

– Что?

– Да! Спросите у продавца! Прошлого года лучше. Ивановские.

– У нас в Первомайске закончились. Не знают когда привезут.

– Да лезь, ты! Кому сказала! А то как дам трубкой по твоей макитре!

– И передайте завтра Помошнянским.

– А? В субботу приедете. Ну ладно, обожду.

– Ну все, пока!

– Бабушка, я тоже хотел с папой поговорить! Он мне обещал самолетик купить. И с мамой тоже.

– Нет там твоей мамы. Я на работу Валентину звонила.

– Да, да – твоему папе.

– А будешь канючить, пойдешь спать сразу, как солнце сядет.

– Пошли, а то мы мешаем дяде работать.

– Пока, Кузьмич. От внука имею! Не дает нормально поговорить!

– Бабушка, я не хочу рано ложиться спать. Мне страшно одному в темной комнате.

– Мы будем на крыльце в карты с соседями играть. Никто через меня не зайдет в дом.

– Ну давай, давай выходи, к дяде люди пришли.

– Нитки, какие белые нитки? Зачем тебе нитки? У тебя есть.

– Кончились у меня!

– Вязать буду!

– Ты уже много навязала. И на стол, и на кровать, и на комод.

– Твоей маме свяжу. Будет скатерть с узорами. Красиво. Тетя Тася привезла из Ленинграда новые крючки. Удобно вязать.

– Бабушка, а можно я возле вас буду сидеть?

– Нельзя, там будут взрослые разговоры. Дядя Богдан как проиграет, матюгаться будет.

– Бабушка, я тихо. Я уши закрою.

– От елоп царя небесного! Как дам сейчас! Сказала нет!

– Бабушка! Ну можно…

– Давай вперед. Быстро. Мне скоро ужин готовить!

И мы двинулись вдоль железнодорожного полотна, возвращаясь со станции, где бабушка звонила моему отцу на работу из кабинета старшего кассира.

Точно не помню, но наверно я всю дорогу плакал. Умолял не отправлять меня рано спать, разрешить остаться за столом. Но бабушка была непреклонна.

Спать меня положили рано. Как и обещала бабушка. Уснуть я не мог. Слезы текли по щекам. А на улице гоготала веселая компания.

– Тузом бей! Твою мать!

Ээх! Опять дурни!

Затем меня пожалела тетя Тася – сестра бабушки. Она села на стул возле моей кровати и долго – долго сидела, пока я не заснул.

А в субботу вечером приехала мама. Одна, без папы. Папу не отпустили с работы. У них был какой – то аврал.

Мама привезла белые нитки. Бабушка взялась учить маму вязать. Но видно безрезультатно – вскоре послышались матюки в адрес мамы. Я закрыл уши.

Потом мама уехала, а я еще долгих 2 месяца ожидал окончания летних каникул чтобы вернуться домой к родителям.

Перед отъездом бабушка вручила мне сумку, в которой была белая скатерть. Она успела ее связать за день отъезда.

– Смотри, держи сумку в руках, а то сопрут в поезде.

– Сиди там, куда посадит тебя тетя проводник.

– Когда приедешь, тебя папа или мама снимут с поезда.

Скатерть получилась очень красивая. Тонкая ручная вязка. Тогда не было специализированных журналов по вязке крючком. И телевизора у нас не было чтоб подсмотреть. Узор бабушка придумала сама.

Скатертью накрыли стол в большой комнате. Соседи хвалили бабушку. Ни у кого такой скатерти не было.

А потом папа и мама стали получать больше денег и купили себе иностранную, модную тогда скатерть – с красными цветами и желтой бахромой.

– Очень дорогая! Смотрите дети не испачкайте ее.

Бабушкину сняли и положили в гардероб. Там она и лежала долгие годы.

«Дорогая» скатерть скоро вытерлась. Полиняла. Родители купили новую. Потом еще. О бабушкиной забыли.

О ней вспомнили. Когда мы с Ирой поженились. Кто – то принес и подарил ее нам. За прошедшие годы она не износилась. Белые крепкие нитки. Профессионально связанная. Прекрасный узор. Скатерть пережила и бабушку и моих родителей.

Вязанная скатерть из белых ниток на нашем столе.

Темноволосая, с вьющимися кудрями девушка стыдливо пряталась за широкую спину мужчины, стесняясь приблизиться к прилавку.

– Посмотри, Тася: правда красивые? Как настоящие, золотые! Опять же: внутри драгметалл. Серебро. Мы ж не буржуи какие, чтоб в золоте купаться!

Девушка, переборов смущение, взяла в руки кольцо: – Правда, Леня, очень красивые! Но наверно дорогие!?

Мужчина, а вернее молодой парень, с любовью смотрел на свою спутницу: – Зря сказал про буржуев, еще подумает, что я жмот какой! А что делать – и так всю получку за кольца придется отдать. Были бы деньги – купил бы настоящие, золотые! Родители Таси интеллигенты. Мать медсестра, отец – служащий на станции. Еще подумают: пожалел их дочери.

– Спасибо Леня, мне очень нравятся, – произнесла Тася, примеряя кольцо на безымянный палец, – я буду всем говорить, что это золотые! И пусть меня на бюро комсомола вызывают за пережитки прошлого! Нежно прижалась к спутнику.

– Товарищ, берем!

– Вам как: с коробочкой за пятьдесят копеек или сразу в карманчик положите, – с издевкой спросил продавец в черных нарукавниках.

Мужчина сжал кулаки, но взял себя в руки: Коробочку себе на нос поцепите! Буржуй недобитый! Мало ваших лабазов товарищ Киров позакрывал! Пошли, Тася!

В тот же день они расписались. Вечером в комнату, которую дало Лене депо за отличные показатели в труде и в связи с бракосочетанием, позвали своих друзей. Собравшиеся кричали «Горько», поднимали тосты за молодых, за товарища Сталина и товарища Кирова. Потом кто – то из гостей вытащил гармонь, и все сначала пустились в пляс, а после, обессиленные, начали петь. Разошлись под утро.