Александр Гордиенко - Любовь без репетиций. Две проекции одинокого мужчины

– Да, конечно. И значительно больше. Мужчина в глазах Женщины всегда должен оставаться мужчиной, вести себя по-мужски, совершать мужские поступки, быть для женщины стеной, за которой ей тепло, уютно и комфортно, а в эмоциональном смысле добиваться того, чтобы женщина хотела (!) принадлежать только ему, чтобы она, прости меня, на животном уровне ощущала бы себя «его женщиной», и чтобы ей это безумно нравилось.

– И как мужчины этого добиваются? – вопрос прозвучал вроде бы обезличено, но Железнов успел зацепить блеск в Катиных глазах, которые она тут же поспешила прикрыть своими роскошными ресницами.

– Все. Урок закончен, – Железнов несколько болезненно улыбнулся. – Я не собираюсь открывать тебе тут внутривидовые тайны. Будешь их выведывать у своего мужа по мере поступления.

– Железнов! Я не отступлюсь! – Катя лучезарно улыбнулась. – Тем более от такого теоретически подкованного мужа.

– Ладно, не отступница, идем спать…

– Как завораживающе звучит, – Катя легко, одним движением поднялась с диванчика, обошла кухонный столик и совершенно неожиданно для Железнова, но достаточно плавно подняла правую ногу и положила ее на верхнюю спинку диванчика прямо перед глазами Железнова, перекрывая ему путь к выходу. Белый халатик, и так безумно короткий, задрался на невиданную высоту, обнажив при этом черную ленточку, завязанную бантиком на Катином бедре. Катя победно улыбалась: – Как тебе ученица?

Железнов, конечно же, слегка ошалел: «И когда успела?», вслух же произнес:

– Красиво. Эротично. Но если ты хочешь когда-то стать моей женой, я бы на твоем месте сегодня не пытался бы соблазнить меня.

– Почему не сегодня? – в голосе у Кати появилась хрипотца, а в глазах плясали сумасшедшие огоньки.

– Потому что тогда я в существенной степени потеряю интерес к тебе.

– Хитришь? Не хочешь изменять Ей?!.

– Хитрю. Ты права. Не хочу. Во всяком случаю пока не хочу.

– Что значит «пока»?

– Пока я не разберусь с кое-чем. Все. Идем спать, Катя.

Когда они улеглись, Катя закатала манжеты у рубашки (Железнов предложил ей на выбор любую футболку или рубашку, Катя выбрала голубую, одну из его любимых) и, прижавшись, обняла рукой Железнова:

– Саша, скажи, а Она – твоя ровесница?

– Я не хочу это обсуждать. Я ни с кем, ни с одним человеком на Земле никогда не обсуждал и не буду обсуждать это.

– Саш, я понимаю. И уважаю твою позицию. Но я же ничего не выспрашиваю. Только возраст.

– Хорошо. Она на двенадцать лет моложе меня.

– Ничего себе! Так ты для нее – старый! – радостно констатировала Екатерина.

– Вот же женская логика! – Железнов усмехнулся. – Как вы мыслите… Бедный Йорик! Для тебя, я, значит, не старый в качестве мужа, а для нее – старый. Несмотря на то, что ты почти на десять лет моложе ее.

– Да. Я же люблю тебя, – совершенно непосредственно и ни секунды не смущаясь своей алогичности, произнесла Катя. – Ты что, переживаешь на этот счет?

– Катя, запомни народную мудрость, автором которой, как я подозреваю, была очень глубоко мыслящая зрелая женщина. Она звучит следующим образом: «Ценность мужчины с годами растет, как и у произведения искусства».

– То есть любой мужчина – это произведение искусства.

– Совершенно верно. Если, конечно, это произведение не истрепавшееся, не измочаленное, без глубоких внутренних трещин и пустот. Жизнь – это гонка с выбыванием. К сожалению. Так вот те, кто не выбыл, со временем становятся произведениями искусства. Их не так много. И спрос на них поэтому велик.

– Самоуверенное чудовище, – нежно произнесла Катя.

– Да, – легко согласился Железнов. – От слова «чудо». Да спи уже!

Уже через некоторое время, когда Катя провалилась в сон, Железнов аккуратно высвободил руки и медленно сцепил их в замок под затылком, положив на них голову.

Прошло уже три месяца, как он получил от Маши sms-ку, которая во второй раз разделила его жизнь на «до» и «после». Только это были уже другие «до» и «после» в сравнении с теми, когда он встретил Машу. Эти «до» и «после» вели другой отсчет – с момента ее ухода из его жизни.

Железнов за все это время пришел к выводу, что такое послание однозначно пишется с целью сжечь все мосты. И надо признать, это ей удалось. Она очень хорошо знала Железнова, знала точно, куда и как нанести удар, чтобы в ответ не получить ни одного вопроса Железнова. Чтобы он развернулся и ушел. Чтобы она перестала для него существовать, чтобы превратилась в пустое место.

Остался вопрос «Почему?» Почему она решила так поступить?

– Саша, ответов может быть миллион. Ну, хорошо, не миллион, с десяток. Но если отбросить нюансы, для тебя действительно важным является ответ всего на один – единственный вопрос: Она действительно считает, что «мы – не пара», то есть – я ей не пара или нет?

– Да, Железнов, не хочешь ты верить в то, во что тебе верить не хочется. Это называется самообман. Может, хватит уже? Подумай об этом. Вон и очень весомый контраргумент сопит рядом, чтобы забыть обо всем и начать все с начала. Подумай об этом, Железнов.

– Нет, Саша, пока я не получу ответ на свой один – единственный вопрос, что она на самом деле думает, я не хочу ничего начинать с начала.

7 апреля 1945 года. 13.50 по местному времени

Когда прибыла полевая кухня, Осадчий, отдав команду на прием пищи, решил сам найти настоятельницу. Двигаясь по обходной галерее, старший лейтенант заглядывал во все подряд помещения, выходившие во внутренний дворик – нигде ни души. Лишь с пятой попытки он нашел настоятельницу, сидящую за отдельным столом у дальней стены в большой пустой комнате.

Алексей снял пилотку и прошел вглубь помещения, в котором, судя по всему, монахини принимали пищу: несколько длинных столов и лавок возле них занимали практически все пространство, лишь слева от настоятельницы располагалось небольшое возвышение с подставкой для чтения книги.

– Erlauben Sie? (Разрешите?) – неожиданно Алексею пришла в голову удивившая его мысль, что впервые с начала войны он использует свое знание языка просто для обычного человеческого общения. Все предшествующие годы немецкий язык был для него способом извлечения информации из врага.

Настоятельница тяжело поднялась со своей лавки и, опираясь на посох, вышла навстречу старшему лейтенанту.

– Herr Offizier, könnten Sie bitte Ihre Absichten erklären? Werden Ihre Soldaten hier wohnen? (Господин офицер, не могли бы вы объяснить свои намерения? Ваши солдаты будут здесь жить?)

Алексей внутренне улыбнулся – взвод разведки квартируется в женском монастыре, это означает попасть во все фронтовые байки.

– Daraus, dass ich nirgends eine Nonne sehe, schließe ich, dass Sie hier eine gute Tarnung und eine für uns Soldaten sehr strenge Disziplin haben. (Судя по тому, что я никого из монахинь нигде не вижу, у вас здесь очень сильная маскировка и очень строгая дисциплина для нас, военных.)