Владислав Картавцев - Династия. Под сенью коммунистического древа. Книга первая. Лидер

Иван Иванович тем временем пристально, но стараясь поменьше обращать на себя внимание, наблюдал за Мэри, которая почти не принимала участие в разговоре, лишь только иногда задавала уточняющие вопросы – да и то, судя по всему, достаточно формально. Теперь она уже не казалась Ивану Ивановичу акулой капитализма, но как-то слегка осунулась и притихла, и было видно, что ее спутники очень удивлены таким ее поведением. Без деятельного участия хозяйки в разговоре встреча проходила как-то скомкано, а под конец вообще почти стухла.

Иван Иванович, однако, не унывал. Главное, что он здесь – в Машином особняке, а следовательно, ему просто нужно дождаться удобного момента, чтобы сбросить с себя рыжую личину и предстать перед Машей в своем настоящем виде. Вот только проблема с конгрессменами – как они-то воспримут такой маскарад с преображением? От них будет только вред и никакой пользы! Так что, нужно дождаться конца встречи, когда все друг с другом распрощаются и начнут расходиться. Наверняка, конгрессмены покинут особняк Мэри первыми, и вот тогда Иван Иванович и выскочит из парика и усов – и будь, что будет!

План был хорошо, но ему не суждено было сбыться. Внезапно Мэри резко поднялась с кресла, ее расслабленное лицо прибрело твердость, и она негромко попросила всех присутствующих оставить ее с сенатором наедине – чтобы обсудить определенные детали их совместного сотрудничества. И что она очень извиняется, но без уточнения некоторых формальностей нет смысла продолжать эту встречу, и она настаивает на подобном разговоре.

Услышав такое необычное пожелание, Иван Иванович напрягся, как перед броском. Он ждал реакции мужчин, сопровождающих Мэри, но те не выказали никакого удивления, но только спокойно и как-то даже слаженно кивнули головами в знак согласия. По всему было видно, что такое развитие событий и такой стиль ведения бизнеса им не впервой, и они совершенно не возражают, чтобы Мэри переговорила с русским сенатором один на один. Но когда Мэри потребовала убрать и переводчика, они по-настоящему удивились. Но, однако, и здесь особого вида не подали – была видна наработанная годами дисциплина и привычка не выдавать своих эмоций в любой ситуации. Тем более – ну, не война же начинается, а так – обычный деловой разговор, коих было, и будут еще сотни.

Через минуту они остались в зале одни. Иван Иванович сидел напротив Мэри с прямой напряженной спиной и, с трудом сдерживая нетерпение, ждал продолжения. Но Мэри как будто не торопилась. Она спокойно вышла из-за стола, нарочито медленно откупорила бутылку минералки и налила в стакан воды, жестом предложив его Ивану Ивановичу. Он машинально взял и от неожиданности чуть не уронил на пол, услышав вопрос Мэри, заданный ему по-русски:

– Ну, так что, сенатор, теперь-то Вы мне расскажите, кто Вы есть на самом деле?

Эффект был силен – чего-чего, а подобного вопроса Иван Иванович не ожидал. Кроме всего прочего, он поперхнулся слюной и стал кашлять, как рудничный кандальник в царских застенках на Сахалине до революции 1905 года. Мэри терпеливо ждала, пока, наконец, кашель не отпустит его, и лицо Ивана Ивановича не примет более-менее нормальный человеческий оттенок.

– Вы, я надеюсь, расслышали мой вопрос? – Маша была неумолима и вовсе не собиралась давать возможность супругу отмолчаться.

Иван Иванович рывком поднялся с кресла и заметался по зале, как тигр в клетке за полчаса до начала вечерней кормежки, напряженно вслушиваясь в грохот молоточков в голове и гулкие удары сердца в груди. Еще немного, и с ним мог приключиться какой-нибудь гипертонический криз, но, впрочем, пустое. Да – пустое! И вскоре он сел, несколько раз глубоко вздохнул, и почти спокойно ответил:

– Уважаемая миссис Робертс! Если я Вас правильно понял, то Вы имеете веские основания в чем-то меня подозревать, хотя, признаться честно, я не понимаю в чем. И мне бы хотелось, чтобы Вы разъяснили для меня свою позицию! – странно, но его решимость внезапно открыться Мэри куда-то вдруг испарилась, и сейчас Иван Иванович ощущал себя маленьким мальчиком, которого застукали взрослые на краже конфет, припасенных для детского утренника. Поэтому он всеми силами старался хоть как-то потянуть время, надеясь, что это поможет ему собраться с мыслями и найти правильный выход из сложившейся абсурдной ситуации.

Иван Иванович расстегнул верхнюю пуговицу сорочки за две с половиной тысячи долларов США и ослабил узел галстука за семьсот. Потом подумал и расстегнул еще одну пуговицу и вообще снял галстук. По идее, это должно было помочь, да только не сегодня! Мэри была неумолима и не проявила к его видимому замешательству никакого снисхождения:

– Сенатор – или как Вас там! Дело в том, что я отлично знаю человека, под чьей личиной Вы проникли в мой дом. И я согласилась на встречу с ним только из-за того, что это должен был быть именно он, и никто другой. И кого я вижу – я вижу человека, одетого в шикарный костюм, в сопровождении серьезной свиты и с серьезными предложениями, но только скрывающегося под чужой внешностью и чужим именем! Что сильно наводит меня на мысль, что Вы – просто мошенник, и лучше Вам прямо сейчас мне все рассказать, и тогда, может быть, я разрешу Вам спокойно покинуть мой дом! В противном случае я обещаю, что через полчаса Вы и вся Ваша банда окажетесь в полиции – и очень надолго!

Теперь уже Маша не могла сдержать рвущиеся наружу эмоции – она почти кричала, и Иван Иванович по-настоящему испугался, что вот прямо сейчас на него налетят неведомые и очень злобные коммандос, скрутят ему руки стальной колючей проволокой и кинут в зиндан на веки вечные влачить жалкое существование среди скелетов замученных безымянных узников. Но наваждение, вызванное напором Маши, быстро прошло, и он выпрямился, сложил руки на животе, величественно вздернул кверху подбородок и нацепил на себя вид неприступный и даже в чем-то надменный:

– Потише, потише, Маша! Да, да, именно Маша! Перед тобой сейчас не абы кто, а настоящий сенатор, пользующийся дипломатическим иммунитетом. Так что, оставь свои закидоны для плебеев, а пока – фокус! – и Иван Иванович с силой рванул приклеенные рыжие усы, оторвав их и бросив на стол. И сразу прочувствовал, что гример – когда говорил о надежности клея – вовсе не шутил: вместе с усами у Ивана Ивановича чуть не оторвалось полгубы. Иван Иванович тихо взвыл и схватился за больное место, но останавливаться было уже поздно, и он с остервенением дернул рыжую ленинскую бородку, которая отлипла от лица с противным чавканьем, отдаленно напоминающим шаги лесника по болотистой местности, заросшей мягкой зеленой ряской. За бородкой последовал парик, который держался на голове с помощью каких-то хитрых прищепок – так что, вместе с париком Иван Иванович вырвал из головы добрый пук волос, в очередной раз скривился от боли, потом достал пальцем изо рта хитрую мембрану, изменявшую голос, и выковырял из носа расширители носовых пазух.