Александр Тавер - Эскизы (сборник)

Аналогичного мнения придерживались и чиновники службы трудоустройства, а также потенциальные работодатели. Выбор был невелик – либо браться за работу попроше и подешевле, либо продолжать снабжать корпорацию материалом, всякий раз рискуя что-нибудь подцепить. О том, чтобы начать жить по средствам, речи быть не могло.

Он попался на девятнадцатой краже. Суд признал склонность к воровству последствиями одной из пересадок, что автоматически возлагало на “Тысячу добродетелей” ответственность за социальную реабилитацию преступника. Тюремное заключение заменялось содержанием в клинике корпорации до выздоровления.

Адвокат “добродетелей” не возражал. В своей ответной речи он не преминул подчеркнуть высокую степень гражданской ответственности и повышенное внимание к конструктивной критике, ставшие визитной карточкой представляемой им организации. А также то, что обвиняемого предупреждали о последствиях злоупотреблений услугами корпорации перед каждым обменом (соответствующие документы за подписью Виктора прилагались). Было также обещано детально разобраться в происшествии и повысить уровень разъяснительной работы среди доноров.

Реабилитационный центр “Тысяча добродетелей” вовсе не походил на тюрьму. Если не обращать внимания на решетки на окнах, забор с колючей проволокой, шокеры и наручники у санитаров – не походил.

Строгий распорядок, казённая одежда, отвратительная еда и ежедневные процедуры. Восстановительные, как не преминул уточнить осматривавший его врач.

Тесные палаты на двоих. Санитар слегка подтолкнул замешкавшегося на пороге Виктора и закрыл за его спиной дверь. Знакомить новичка с обитателем комнаты он счел излишним.

Несколько минут прошли в молчании. Старожил – худой мужчина чуть за сорок – сидел на кровати, поджав ноги, и без особого интереса изучал вошедшего своими выцветшими серыми глазами. Несвежая пижама была ему явно велика, ворот сполз на плечо, обнажив костлявую ключицу. Не по возрасту морщинистое лицо выражало скуку.

– Я Эпсилон, – наконец произнес он. Голос был хриплый, такой же тусклый и усталый, как и его хозяин.

– Виктор…

– Нет, ты теперь Дельта, – заявил Эпсилон и ткнул в Виктора пальцем.

Проследив за указующим перстом, он и впрямь обнаружил на своей пижаме греческую букву “Дельта”. Маркировка на одежде нового знакомца тоже соответствовала прозвищу.

– Хорош торчать у двери, – в его голосе так и не стало больше приязни. – Садись на койку, слушай. Моя обязанность – растолковать тебе, где ты оказался и что тебя здесь ждет.

Он замолчал и повернулся всем корпусом к свободной кровати, застеленной колючим казённым одеялом. Виктор-Дельта потоптался ещё немного в ожидании продолжения, но Эпсилон попросту игнорировал его, вплоть до того момента, пока снова не обнаружил в поле зрения.

– Как тебя звали раньше – значения не имеет, – заявил он. – Раз ты здесь – значит, ты уже не тот, кто когда-то поставил свой первый автограф на их чёртовом бланке. Слишком много обменов. Ты теперь кто-то другой. Новое имя придумывать бессмысленно, так как здесь ты продолжишь меняться, и очень, очень быстро. Усек?

Виктор моргнул пару раз, помотал головой, но так и не нашелся с ответом.

– Ладно, объясняю по буквам. Центр только называется реабилитационным. Обещанные восстановительные процедуры – это на самом деле те же обмены, только крупные. Заведение у нас на полной самоокупаемости, да с большим профицитом. А то, что пациент не выздоравливает – так извините, необратимые изменения зашли слишком далеко, распад личности прогрессирует, обязуемся взять на вечное сохранение.

– Но ведь есть случаи выздоровления!

– Есть. Но тебя это не касается. За положительные обмены надо платить. Ты в состоянии? Так я и думал. В следующий раз воруй по крупному.

– Но…

– Молчи, слушай. Они не особо заботятся о том, как фрагменты стыкуются у донора, лишь бы клиенту подходило. Погрешности и нестыковки накапливаются, лишая тебя рассудка и тянут степень гражданского доверия всё ниже. Из-за этого ты иногда просыпаешься и обнаруживаешь на пижаме новую маркировку. Я уже три дня как Эпсилон.

Забудь о том, кем ты был. Ты не знаешь, из кусков какого дерьма тебя собирают, но я гарантирую, что это дерьмо и куски большие. От твоей исходной личности остается так мало, что нет нужды цепляться за имя. Ты – портрет, небрежно написанный дерьмом.

Дошло? Вижу, дошло. Так как тебя теперь зовут?

– В… – он осекся под тяжёлым взглядом выцветших глаз и спустя три бесконечных секунды прошептал. – Д… Дельта.

– Умница, – голос его все так же не выражал энтузиазма. – Далее… Вторая моя обязанность по отношению к новичку – предупреждение. Меня допускают к общению с людьми и позволяют жить в комнате с соседом. Это не значит, что со мной приятно иметь дело или что я безопасен. Я опасен. Никто не знает, когда у меня поедет крыша. Старайся не привлекать моего внимания. Не смотри в мою сторону. Не заговаривай первым. Никогда не спорь. В случае чего – сразу беги и зови на помощь. Мне плевать на тебя. Я говорю это лишь потому, что однажды, когда меня звали Гаммой, другой Эпсилон сообщил мне всё это. Ты сделаешь то же самое, когда станешь Эпсилоном сам.

И последнее. За Эпсилоном идет Зита и далее по алфавиту. Эти сидят в одиночках. Они окончательно съехали с катушек, но никто не знает, в какую сторону и насколько сильно. Вопросы?

Дельта отрицательно покачал головой.

– Скажи: “Вопросов нет, Эпсилон”.

– Вопросов нет, Эпсилон…

– Вот и хорошо. Вижу, всё правильно усвоил. Продолжай в том же духе. Целее будешь.

– Подъем, отморозок! На процедуры!

Лямбда уже давно не спал и у него было собственное мнение относительно того, кто именно здесь отморозок, но побоев он не любил и потому спросил только:

– Кто у меня сегодня?

– Не твоё дело, – буркнул санитар.

“Министр социального обеспечения. Третий раз за месяц. Старый алкаш совсем вразнос пошел”

– Представляешь, – ухмыльнулся Лямбда, когда они шли по коридору. – Два года назад я был простым работягой, а теперь изрядный кусок меня правит страной. Я по капле просачиваюсь во власть и даже, наверное, сочиняю какие-то законы. Вот ты бы какой закон принял, если бы был министром социального обеспечения?

Санитар с подозрением покосился на него. Человек действия, он обычно не позволял спровоцировать себя на размышления, но на сей раз внутренняя борьба, отразившаяся на его лице, закончилась в пользу пациента. Он наморщил лоб, после чего коротко пожал плечами.

“Повысил бы минимальный оклад и легализовал траву”.