Георгий Богач - Бегство из психушки

– А я для тебя всего лишь подопытный кролик, который, к своему несчастью, умеет писать.

– Тебя привели ко мне изможденным неврастеником, от которого несло водкой и табаком. У тебя дрожали руки, и каждые десять минут ты тянулся в карман за таблеткой. Писать ты не умел. Во все, написанное тобой, я вдыхала жизнь двумя-тремя словами или фразами. При росте метр восемьдесят сантиметров ты весил шестьдесят килограммов и с трудом подтягивался на турнике один раз. Сейчас ты весишь девяносто и подтягиваешься пятнадцать раз. Тренеры нередко влюбляются в своих воспитанниц, а я влюбилась в тебя. Иди ко мне, – Софья сняла с Виктора рубашку. – Видишь, каким красавцем ты стал. Это я тебя таким сделала. Таким творением мог бы гордиться любой скульптор. Арт-терапия вытянула из тебя все комплексы, неуверенность в себе, алкоголизм и выплеснула их на страницы книг. По мере того как твой мозг очищался от этого мусора, наши книги наполнялись смыслом. Многие писатели не понимают, что от смерти и разложения их спасает творчество, которое и есть арт-терапия. Ты неутомим в постели. И эту тягу к женщине в тебе разбудила я.

– Значит, ты затащила меня в постель, чтобы закрепить мое лечение?

– Это не я затащила тебя в постель, а твои, как у побитой собаки, глаза меня об этом просили. Я прежде всего врач и для излечения больного готова на все. А тебя я полюбила.

– А когда я застал тебя в постели с тем длинным, как глиста, писклявым мужиком, это тоже было лечение? Ты что, не могла подсунуть ему какую-нибудь телку из своих же пациентов?

– Если бы я не легла с ним в постель, то он покончил бы с собой. Несмотря на большой рост и занятия волейболом, он слабохарактерный хлюпик и опустившийся человек, готовый продать и предать кого угодно. Но он мой пациент, и ему была нужна только я. Других женщин он боялся, и у него с ними ничего бы не получилось. Его бросила жена и с дочкой ушла к его же наставнику, Анатолию Бобовскому. В его сознании я заменила ему жену. Настоящий психотерапевт – это и мать, и отец, и жена, и любовница, и брат, и друг. Он заменяет всех.

– А когда ему снова станет плохо, ты опять под него ляжешь?

– Если надо будет, то лягу, чтобы он не полез в петлю. Что такое десять минут в постели по сравнению с петлей? Вы, самцы, не можете уступить свою самку другому самцу даже во благо, даже на время. Это предрассудки. Мрачные, темные и древние, как первобытный лес, в котором жили наши предки. А предрассудки – это устоявшиеся комплексы человечества, закрепленные в тысячелетиях. Комплексы тормозят развитие общества, как кандалы на ногах, задерживают сознание людей в рабстве и средневековье. За свободу надо платить избавлением от условностей и устаревших моральных принципов. Мужчина и женщина – это всего лишь самец и самка, и чем разнообразнее связи между ними, тем здоровее потомство. Я за то, чтобы женщина рожала детей от разных отцов. Тогда хоть один ребенок родится талантливым.

– Я не могу понять, кто ты – целитель, писатель или циник? Что у тебя на душе? Что ты любишь, а что ненавидишь? С кем ты?

– А ты разгадай меня до конца и напиши обо мне роман. Роман о враче, который поставил тебя на ноги. Невежды и трусы, осторожностью и стыдливостью прикрывающие свои тупость и равнодушие, тебя на ноги не поставили. Они так напичкали тебя таблетками и уколами, что твоя кровь превратилась в раствор химических препаратов, – Софья, прищурившись, рассматривала Виктора. – Раздевайся. Иди ко мне. Это я сделала из тебя настоящего самца, а не слюнявого любовничка с букетиком фиалок в потной руке.

Санька Пупс был сутул до горбатости и припадал на правую ногу, к тому же остеомиелит изуродовал его лицо рубцами со свищами, исходящими от гниющих костей. Короткие ноги и кажущиеся длинными руки делали его похожим на шимпанзе.

– Трынадцать умножить на трынадцать равно сто шестьдесят девять. Раз я это помню, значит, я еще тверезый, – Пупс подкатил к окну камень, встал на него, дотянулся до форточки и дернул ее на себя. Форточка открылась, с обезьяньей ловкостью он влез в окно и улыбнулся из него изуродованным лицом. Казалось, что улыбаются из преисподней.

– Идете к двери, и я вам сейчас открою, – голос Пупса приглушали стекла окна.

Пупс открыл изнутри входную дверь и впустил в дом Саньку Усика и Ленку Кремень.

– В доме дубарь посильнее, чем на улице, – сказала Ленка. – Видно, здесь всю зиму не топили.

– Ничего, сейчас протопим, – сказал Усик.

– А если к дому подойдет хозяин и заметит дым из трубы? – опасливо спросила Ленка.

– Хозяин этого дома, Виталик Литвак, с женой и ребенком уехал в Питер. Его направили от психушки учиться в Педиатрическую академию. Днем он учится, а по ночам работает на «скорой помощи». Доктором станет. Будет сумасшедших деток лечить, – сказал Пупс, недавно выписавшийся из добываловской психушки и знающий все, что в ней происходит. – Поэтому я вас сюда и привел. До весны перекантуемся здесь, а там что-нибудь придумаем.

– Вот как! – с уважением сказала Ленка. – А был этот Виталик простым фельдшеришкой в приемном покое, только и делал, что ко всем бабам приставал.

– И к тебе тоже? – с усмешкой спросил Усик. – И на твою честь он покушался?

– Представь себе, покушался. Я тогда массажисткой работала на втором этаже, у инфекционного бокса напротив лифта, была стройной и красивой.

– Помню, помню, как ты свою рожу штукатурила, чтобы быть покрасивше. Штукатурка осыпалась с тебя прямо на психов, которых ты массировала. И они потом отряхивались, как собаки, ге-ге-ге.

– Неправда, – Ленка подпрыгнула вверх. – Все доктора меня домогались, и Першин, и Сусукин, и даже сам Владимир Николаевич Кочергин хотел меня в постель затащить, – левая половина ее лица побледнела, а правая – покраснела.

– Так почему же тебя выгнали из отделения? Ха-ха-ха!

– А выгнали меня потому, что никто так и не добился моей любви, – побелевшая левая половина Лениного лица вдруг покраснела, а красная правая побледнела.

Увидев метаморфозы, происходившие с лицом Ленки Кремень, Усик удивленно притих.

– Хватит вам болтать! Тащите дрова из сарая. Будем печь топить, – цыкнул на них Пупс. – А я пока жратву в доме поищу.

– А чего это ты тут раскомандовался?! – вышел из оцепенения Усик. – Тебя никто паханом не выбирал. Каждый из нас – сам себе пахан, – добавил он, но, увидев искривившееся лицо Пупса, пошел за дровами.

Как только Усик вышел, Ленка подошла к Пупсу и быстро-быстро зашептала ему на ухо:

– Этот Усик уже давно мне не нравится. Он все время на тебя нехорошо косится. Видно, сам паханом хочет стать. Давай я за ним присмотрю и о каждом его шаге буду тебе докладывать. И на меня он слишком пристально смотрит и вот-вот начнет меня домогаться.