Леонид Аринштейн - Место издания: Чужбина (сборник)

– Вы знаете, фрау Нина, я часто ходила на лекции о России. Конечно, мне не все было понятно. Я кончила только деревенскую школу и все время работала как вол. Вы знаете, что значит быть одной прислугой?! Откуда вам знать! Вставала в шесть, ложилась в двенадцать. Но зато я посмотрела, как живут другие, и сказала себе: «Луиза, батрачить можно было в Маркт-Швабене. Если у тебя голова набита не навозом, то ты добьешься чего-нибудь. Надо только сжать зубы и кулаки…

И Луиза выбилась. Через три года она стала кокетливой, опрятной, расторопной горничной и перешла на другое место получше.

– Вот это была моя цель, фрау Нина: стать экономкой в приличном доме, лучше всего у одинокого дипломата, скопить себе приданое и выйти замуж. Вы не знаете, как трудно рабочей девушке найти себе мужа. Я не говорю, конечно, о Францле: таких много. Я очень долго держалась, но он тоже из-под Мюнхена, земляк, и встретилась я с ним за границей. Да, побывала в Швейцарии, служила там пять лет у одной англичанки, прекрасное место!.. Я всегда копила и откладывала. У меня в сберегательной кассе есть две тысячи марок и потом вещи. Я покупала все, что нужно для собственного хозяйства, и посылала сестре на хранение. Конечно, мебели нельзя было при обрести: она потрескается. Но зато – все постельное и столовое белье, одеяла, кухонную посуду, сервиз, вазочки, утюг…

Луиза прищуривается от удовольствия, загибая пальцы при пересчитывании своих богатств.

– Когда я приехала к сестре посмотреть, нет ли плесени в ящиках, она мне сказала: «Я бы тоже могла пользоваться, все равно лежит у тебя без дела». Но нет. Не дешево досталось. Ведь так легко потратить деньги, когда живешь в большом городе. Я тоже не монашка, но всегда спорила с Францлем: «Францль, – говорила я ему. – Ты тоже зарабатываешь, будем копить вместе. Через два года ты сможешь купить полный гарнитур для спальни, а я кухонную мебель и диван. Тогда мы сможем пожениться, взять квартиру и иметь ребенка». Я не хочу кучи детей, но одного или двух. И свой дом, фрау Нина, понимаете?

Глаза Луизы сияют мечтой, и Деминой кажется, что она тоже видит ее глазами: уютная квартирка, веселые мальчишки, – у Луизы непременно должны быть сыновья, – возвращающийся вечером с работы муж, вкусный ужин – весь этот мелкий, но оттого, что он выстрадан, – ставший большим смыслом в жизни мирок.

– Что же Францль? – спрашивает она, хотя чувствует, что этого вопроса не стоило бы задавать.

– Ах, Францль!.. – Луиза жестко сжимает губы и передергивает плечами. – Я же говорю – первое увлечение. Для иной это, может быть, обошлось бы еще дороже, но мне стоило тысячу марок. Конечно, сперва было очень тяжело, но я удержалась все-таки и не бросила работу, как он меня ни уговаривал… В романах читаешь о любви. В молодости я тоже верила этому. О, да, я и теперь еще молода, мне всего тридцать лет. Я здоровая женщина, и, особенно теперь, во время войны, всегда находится кто-нибудь… Один майор постоянно приезжает в штаб и останавливается у нас. Очень интересно рассказывает и любит выпить. Ну и лишняя сотня марок тоже не мешает, не правда ли? На то, что он подарил мне прошлый раз, я купила занавесочки для будущей спальни – тюлевые, и рисунок – розы, а кругом полосочки…

Она смотрит на хозяйку с таким наивным самодовольством, что той делается просто смешно. Интересно, как это в Луизе все уживается вместе: трезвый романтизм.

– Помимо всего, фрау Нина, мы живем под налетами, не правда ли? То, что упустишь сегодня, завтра можно и не наверстать. Но это все не настоящее. Я читала, что Россия – огромная, очень богатая страна, и там неограниченные возможности. А раз они убили всю аристократию, то не слишком разбираются в обществе. У нас я могу рассчитывать на унтер-офицера, скажем, а там – на лейтенанта даже. Как вы думаете? Только вот эти большевики… Но мы победим, конечно, и тогда я еду в Россию. Или, раз здесь теперь организовывается эта армия, может же быть, я найду кого-нибудь… Фрау Нина, найдите мне мужа. Мне не нужно, чтобы он был очень красив и молод. Пусть это будет солидный, хороший человек, которому тоже хочется иметь хорошую жену. Я выучусь говорить по-русски, буду варить ему ваш кислый суп, этот «борщ», и буду пить с ним водку…

Демина одобряюще улыбается. Интересно знать, какая бы адская смесь получилась из всего этого?

– Хватит у тебя пирогов? – спросил Демин, просовывая голову из-за двери в кухню. Позади него на лестнице громыхали шаги, и в крохотной передней сразу нельзя было повернуться.

– Привел соотечественников. Донцы. Есаул Каменский, сотник Павлищенко и хорунжий…

– Ваня, – широко блеснули зубы в улыбке.

– И хорунжий Ваня, – докончил Демин, слегка улыбаясь. – Понимаешь, Нина, выздоравливают в Потсдамском лазарете. Ну, как не угостить пирогом?

– Мы постараемся тоже принести чего-нибудь в следующий раз, – уверяет сотник, тряся руку, – а то ведь вы на карточки живите. Но консервы у нас есть, а вот пироги – это действительно соблазн. Ваш муж говорил, вы казачка?

– Да, отец командовал полком в Новочеркасске… Только я давно уже с Дона…

– А мы – недавно! – сияет Ваня. Он веселый и неуклюжий. У сотника – медное, обветренное лицо и твердые глаза. Есаул – самый старший и ничем не замечателен: невысокого роста, пристальный взгляд, резкие складки у губ. Серо-зеленые мундиры плотно обтягивают плечи, блестят сапоги. Новенькие ремни с кобурами укладываются на столик в передней и тут же замшевые перчатки; они снимают их тщательно, перчатки – это вещь, особенно для хорунжего Вани.

Это не первые донцы и кубанцы, приходящие к Деминым в немецкой форме. Создаются полки и станицы, штабы и армии, и – трагическая феерия РОА, над которой молитвенно развевается русский флаг. Но при встречах с молодыми хочется верить в победу, несмотря ни на что. А оттого, что их завтра, может быть, пошлют на фронт, – становится жаль, и хочется приласкать.

Пирог удался, хотя тесто совсем серое от плохой муки. Вместо чая пьют темную водицу пива. Увереннее других чувствует себя есаул.

– Среди наших я – самый старший. Мальчишкой еще был у Деникина.

– Как уцелели?

– Скрывался. Переменил имя, работал грузчиком, потом попался. Встретил дочь бывшего полкового священника, обрадовался, разговорились… а потом следователь в НКВД и сказал мне: не стоит, мол, отпираться, если со старыми знакомыми встречаетесь… Суток пять допрашивал. Отделался лагерем, на восемь лет. Если бы перед этим грузчиком не работал – не выжил бы… Закатали бы снова в лагерь, но помогла мобилизация, фронт. Понятно, – перешел к немцам. За родину воевать можно только против Сталина. Но вышло – зря, поторопились: несколько миллионов бросило оружие, а сколько осталось? Вот РОА только и спасла.