Евгений Горбунов - Тонкий вкус съедаемых заживо. История лжи и подлости

– А что я должен понять? – Саша повысил голос, – что подчиненные говно и серая масса? Что?

– То, что руководство, серьезное руководство предполагает ряд жестоких и иногда несправедливых решений. Этого не избежать. Ты, наверное, уже начал их принимать, просто не замечаешь их истинной сути.

– Так, значит виноватой вы себя как не считали, так и не считаете.

– Да, – спокойным голосом сказала Людмила Николаевна, – у меня не осталось ничего, кроме этой работы. Я вижу, что и у тебя тоже. Я знаю, ты ищешь повод, чтобы сделать последний шаг. И тебе страшно самому себе признаться, что принципиально я права. Пойми это и умри. Для меня вы все как были расходным материалом, так и остаетесь.

– Вы – чудовище, Людмила Николаевна! ЧУДОВИЩЕ!!! – Игнатьев вскочил и гулко тряхнул решетчатую дверь.

– От чудовища слышу. Подумай, как тебе досталось мое кресло и застрелись!

– Застрелись? Вы почему со мной так поступили? Почему?

– Да потому, что была просто твоя очередь на козла отпущения.

– Но ведь могло быть и по-другому.

– Да, могло. Но у нас не детский сад. Большие деньги – большие риски.

– По вашей прихоти я должен был лишиться всего, всего, что у меня было. И вам было наплевать. Вы заварили эту кашу с рублями, а я ее сполна расхлебал. Но никто не думал, что я так поступлю. Сбросили меня со счетов, как отработанный шлак. А вон оно как вышло.

– С Леванченко, думаю, ты нахимичил. А с Лаской что? Он работает?

– Уволен ваш Ласка. Сдулся.

– И что теперь? – у Дайнеко потекли слезы. – Что будет теперь?

– Вам надо готовиться к худшему…

– Ну в тебе же осталось хоть что-то человеческое! Посмотри, во что ты меня превратил! В аду вечно гореть будешь!!! В аду!!!

– Мне в ад из-за таких, как вы, не протолкнуться.

– Отпусти меня, просто отпусти. И мы навсегда забудем друг о друге. Обещаю.

– Вы слишком много раз нарушали свои обещания, добра не помнили, всех за скотов считали, людей живьем ели. Так что готовьтесь…

– Тварь, ттваарь… Свинья ты противная… – зарыдала Дайнеко.

Игнатьев вышел из подвала. Его всего пронзала дрожь. Что, ЧТО ДЕЛАТЬ? Он лег на раскладушку и во тьме смотрел в потолок. Внутренняя борьба становилась невыносимой. Он вдруг понял, что не сможет ее убить. Не сможет. Ни застрелить, ни задушить, никак. Это выше его сил. И где-то в глубине души красной, еле заметной искоркой вспыхнул вопрос: «А может, она права?» И что бы он делал на ее месте? А он именно на таком месте сейчас и был. И что будет дальше? А дальше он станет таким, как она. У него, как у руководителя, будут свои фавориты, свои подхалимы. И кто-то будет раздражать, на ком-то придется срывать зло, а кто-то пойдет на отдел кадров. И где же тогда справедливость? А может, ее нет, не было и никогда не будет. Что будет, если Дайнеко отпустить? Что?

– Алло, это приемный покой?

– Да.

– Перед входом к вам, на лавочке лежит женщина. Ей нужна срочная медицинская помощь. Заберите ее.

– Алло, алло, кто это?

– Повторяю еще раз. Спасайте человека. Перед входом на лавочке.

Саша нажал кнопку отбоя на дешевом телефоне. Без пятнадцати час ночи. Из окна машины через металлический решетчатый забор были хорошо видны вход в приемный покой городской больницы и лавка, на которой лежала завернутая в одеяло женщина. Минут пять никто не выходил. Он уже снова хотел звонить, но тут дверь открылась, и мужчина в куртке на белый халат, закурив, потрусил к лавочке. Что-то трогал, смотрел. Выбросив щелчком окурок, ушел. Минут через пять он вернулся с напарником и старой каталкой. Они неряшливо переложили женщину на каталку и повезли. Саша завел двигатель и поехал домой. Проезжая через огромный мост, выбросил в открытое окно телефон. Его обуревала целая гамма противоречивых чувств, но что сделано – то сделано. На душе стало легче.

А на следующий день началась весна. Было еще морозно, лежал снег, но само осознание того, что март отстукивал свои первые часы, поднимало настроение. Саша сидел в кабинете, и солнечный луч яркими искрами сверкал на гранях его серебряной ручки. Вдруг его охватило чувство одиночества и стыда. Огромного вселенского одиночества. Ведь у него есть жена и сын. И он им ни разу за столько времени не позвонил. К горлу подкатил ком. Зашел Качко с какими-то бумагами. Не в силах что-то сказать, Саша жестом попросил его выйти. Отдышавшись, он достал телефон и набрал номер жены. Пара длинных гудков сменилась короткими. Его вызов сбросили. Он набрал номер еще несколько раз. То же самое. Немного подумав, он набрал смс: «Я возвращаюсь. Люблю. Целую». Через некоторое время пришел ответ: «Ты забыл нас. Не приходи и не звони».

Саша целый день провел как на иголках. Был какой-то растерянный. Еще несколько раз набирал Таню. Молчание. Вечером, купив огромный букет, он приехал к дому, около которого не был более полугода. Сидел в машине и смотрел на темный проем подъезда. Через сорок минут увидел в темноте знакомые силуэты. Таня с Денисом шли домой. Он вышел из машины, от волнения забыв букет.

– Таня!

Саша попытался обнять ее, но она отпрянула. Денис прижался к маме.

– Я вернулся. Всё закончилось. Хочу забрать вас навсегда отсюда. Танины губы дрожали. По щеке скатилась слеза.

– Ты вернулся? А где же ты был столько времени? Когда уходил, толком ничего не объяснил. Звонки мои сбрасывал. Сам за столько времени ни разу не позвонил. Ты просто забыл о нас. Вычеркнул меня и сына из своей жизни. Тебе было наплевать, как мы тут живем. А теперь захотел приманить меня, как собачонку, чтоб потом опять пнуть ногой, – она еле сдерживала плач, – уходи…

– Я всё объясню, все расскажу…

– Не надо. Пожалуйста, уходи.

– Таня, у нас сын растет…

– Сын растет у меня. Он ждал тебя, спрашивал. Тосковал. А где был папа? Папе было не до сына…

– Перестань, я строил наше будущее.

– Строя будущее, ты разрушил всё – и прошлое, и настоящее.

Жена развернулась и пошла в подъезд. Лишь Денис на прощанье оглянулся. В его детских глазах блуждало непонимание.

Саша сел в машину. Через какое-то время поднялся на этаж и положил букет перед знакомой дверью.

На следующий день вечером он поехал к родителям. Они жили в старом четырехэтажном доме сталинской постройки. Купил бутылку хорошей текилы, колбасу, сыр дорогие конфеты маме. Но предвкушение радостной встречи сменилось молчанием за наспех накрытым столом.

– Забыл ты о нас, сынок, – сухо сказал обычно веселый отец, – не звонишь и не заезжаешь. Как будто в Америке живешь. У соседей дочь вот в Канаде, так она раз в неделю звонит. Волнуется. А мы в одном городе. Тебя больше года не видно и не слышно. И я, и мать звонили, так ты не отвечаешь. Тане звонили, были на дне рожденья у Дениса. Сказала, что ушел ты непонятно по какой причине. На работе нелады вроде как. И даже сына не поздравил с днем рождения. Некрасиво это.