Лана Невская - История одной любви

Еще раз спасибо за все-все!

С искренним уважением и сердечным приветом. Инна

4 января 1949 года

– Между нами чужие края,

Как у нас в серо-сизом тумане.

Вспоминаешь ли ты там меня

Этим утром спокойным и ранним? –

Здравствуй, Инночка!

Ты сейчас еще только едешь домой, а я уже пишу тебе это письмо. Я сейчас спокойно пришел сюда, так как мы долго говорили с тобой по телефону, и почти все знаем друг о друге за прошедшие после праздника дни.

Кукла! Ну, почему ты говоришь, что тебе особенно вспоминаются четыре последних часа, которые мы провели после вечера. Ты их и не помнишь, потому что мы оба были как в бреду и, как измученные дети во сне, вспоминали, что нам еще рано спать и нужно еще успеть что-то сделать.

Почему ты думаешь, что было что-то лишнее в этом и нехорошее? Помни, что я отвечаю за свои слова. Ты всегда верила мне и не боялась пойти со мной в любое место и в любое время.

Можешь и впредь знать, что я прекрасно знаю и всегда сумею удержать себя в нужных рамках, в каких бы условиях мы не находились.

Мне хотелось бы спросить тебя об одном, самом большом и очень важном для меня. Но я сказал, что это будет нужно мне тогда, когда я буду знать о тебе и твоих намерениях все-все, и тогда останется уже только последнее.

Признаюсь, мне очень хочется, чтобы на этот вопрос ты могла ответить утвердительно…

… Не называя самого вопроса, я хочу спросить тебя, можешь ли ты мне сказать, что я имею основания ни в чем не сомневаться по отношению тебя, считая тебя своей настоящей и лучшей подругой?

… Я не имею причин сомневаться в этом, хотя и не собираюсь решать преждевременно и выводить свои заключения.

Сейчас буду готовиться к завтрашнему занятию, а когда лягу спать, буду думать и вспоминать о тебе.

Позволь мне пожелать тебе спокойной ночи, крепко обнять тебя перед сном и передать самый теплый сердечный привет.

Самые хорошие пожелания Агнии Владимировне и Георгию Георгиевичу. (Примечание: Это – родители мамы, мои дедушка и бабушка)

Ну, до свидания, кукла! Спи спокойно и вставай бодрой, жизнерадостной и сильной.

Борис.

Вот очередное письмо. Одно из многих. Но я обратила на него внимание потому, что несмотря на полувековое «распластанное» состояние, ясно видно, что листы были безжалостно смяты, а потом кем-то бережно разглажены и положены в общую стопку писем. Судя по содержанию – после того, как письмо было написано и мысли выплеснуты на бумагу, автор засомневался, стоит ли отправлять это письмо. Может, лучше все обсудить при личной встрече? Но потом все-таки письмо было отправлено или просто передано адресату, потому и сохранилось.

Именно потому, что кроме писем были еще ежедневные разговоры по телефону и личные встречи, иногда трудно понять, какая проблема возникла и почему такая реакция. Приходится только догадываться. Нюансов мы уже не узнаем, но общий смысл, в принципе, понятен. И я благодарна родителям, что они все-таки не уничтожили эти свидетельства становления их отношений, какими бы горькими они им тогда не казались.

10 января 1949 года

Инночка!

Сегодня вечером ты должна была бы быть здесь, и я должен был устно высказать все, о чем здесь пишу. Но так как тебя нет, я не могу и не хочу ложиться спать, не высказав всего, что думаю, то я пишу тебе с тем, чтобы ты знала о моих сегодняшних мыслях.

Мне хочется задать тебе все тот же вопрос:

– До каких пор мы будем мучить друг друга такими разговорами по телефону?

Я согласен, что иногда и мучения бывают прекрасны. Но не нужно пользоваться ими для украшения жизни, ибо ее «украшает» многие другие мучения, которые отнюдь не облегчают, а затрудняют решение всех жизненных задач.

Зачем, зачем причинять друг другу столько беспричинных мучений?

Зачем отравлять наши светлые мысли необоснованным ядом поддельного недоверия?

Зачем ослаблять друг другу силы для борьбы, причинять и делать бессонными и так слишком много занятые друг другом ночи?

Зачем чувства взаимного и обоим понятного уважения заключать в такие недостойные и внешне противоположные, совершенно не соответствующие своему содержанию формы?

Зачем, наконец, превращать в вынужденную игру то, что составляет саму жизнь и с чем так же опасно шутить, как и с самой жизнью?

Мне очень хочется посмотреть в твои глаза долго и внимательно, и еще раз, повторив все свои вопросы, спросить: – Зачем все это?

Я не хочу оправдывать своих поступков. Но почему ты, даже ты не обрываешь, а намеренно разжигаешь их, развиваешь со своей стороны, и тем вдвойне усиливаешь мучения?

Разве так неглубоки корни наших взаимоотношений, неужели так непрочна наша дружба и так близоруки наши взгляды на ее будущее, что тебе, оказывается, так просто сказать, что лучше прервать ее сейчас, чем позднее?

И не слишком ли поздно ты подумала и сказала об этом. И не слишком ли трудно для нас обоих будет выполнить это твое предложение?

Не будет ли глупым и для самой дружбы такое странное ее разрешение?

Я знаю, что ты положительно ответишь на большинство этих моих вопросов, но еще раз скажи, зачем нужно было добиваться, чтобы нам пришлось их задавать и отвечать на них друг другу?

Ты не знаешь, что в эти дни я больше, чем когда-либо искал в тебе помощи и морального сочувствия. Мне было, может быть, труднее, чем обычно. Но ты отозвалась на это так неестественно, и твое сочувствие было таким странным, что мне было не легче, а еще труднее преодолевать свои трудности.

Инна! Разве для этого мы нужны на всю жизнь друг другу? Думаю, что нет.

Я задал тебе много вопросов. Но мне хочется, чтобы ты поняла, что никогда не нужно больше повторять того, что сделало наши последние дни такими глупыми. Да-да! Может быть это грубо, но именно глупыми!

Еще, о чем бы мне хотелось тебе напомнить как другу, состоит в том, чтобы ты могла понимать разницу условий, в которых находится каждый из нас. Бесспорно, что настоящая дружба выше этих простых различий, но, тем не менее, она не стирает их, а делает понятными, а потому и превращает их как бы в одни, общие для обоих.

Короче, мне хочется заметить, что ты находишься среди своих родителей, которые тебе всегда заменят меня и облегчат все твои трудности.

Но ведь у меня родителей нет. Не только рядом, их нет вообще. Поэтому я хочу иметь в тебе сочетание всего, что я не могу найти в людях, которых у меня сейчас нет.

Помнила ли ты, когда говорила мне в таком тоне, что я не могу уйти к маме или папе и в их кругу забыть обо всем плохом?

Помнишь ли ты, что мне одному придется все это душить в себе?

Знала ли ты, наконец, что только ты могла мне помочь в эти минуты?