Юлия Качалкина - Источник солнца (сборник)

Ритуальное заседание, намеченное на час пополудни, таким образом состоялось. Стекались к телевизору долго: первой пришла Сашка с пакетом любимых сушек, потом из своей комнаты появилась Настя и села в кресло у окна, безбожно шмыгая разваливающимися на ходу тапочками явился Валя, походил по гостиной, выбирая себе место, и, выбрав второе кресло, упал в него со всей высоты своего немаленького роста, предпоследним забрел Артем – недолго думая улегся на диване и закрыл глаза, демонстрируя тем самым полное безразличие к происходящему. Последним, как это и случается для усиления эффекта, тихо вошел Евграф Соломонович и включил телевизор. Громко пошла какая-то реклама, от чего все сморщились, и одна Сашка глядела с любопытством, свойственным, как и многое из лучшего утрачиваемого, детям. Артем глубоко вздохнул. Тут заиграл Штраус, и пошли долгожданные титры. Титры шли и шли. Все шли и шли: кого-то благодарили особо за помощь в организации натурных съемок, если и не благодарили, то уж поименно перечислить – самое малое из обещанного.

Сашке почему-то думалось, что в фильме о насекомых никаких титров быть не должно вовсе, ведь никто, кроме самих насекомых, в нем не играет. Тем не менее имелся помимо всего прочего и перевод. И не просто, а закадровый. Валя энергично дернул ухом, но промолчал. Артем лежал и думал о том, что ему грустно. В детстве обычно говорят «скучно», а чем старше мы становимся, тем чаще придумываем новые названия старым чувствам. Искать причину грусти было делом бесполезным – Артем знал это более чем отлично – и поэтому научился отдаваться ей легко. Чтобы прошла над ним подобно волне и схлынула. И еще ему казалось, что своей странной грустью он причиняет неудобства родным: грусть, словно болезнь, имеет свойство распространяться. И от боязни слишком очевидно грустить он начинал грустить еще больше. Он лежал, закрыв глаза и положив на лоб руку. Валя уже с минуту смотрел на него в пол-оборота и все понимал. И очень хотелось ему пойти и выключить телевизор, который один не грустил ни о чем, санкционируя собой общее лицемерие. Настя смотрела на мужа и Сашку, давившуюся баранками, и размышляла о том, что необходимо купить Евграфу новые брюки, но для этого столь же необходимо потратить много-много душевных сил, уговаривая его выйти из дому в магазин по такой прозаической причине. А сил у нее не было. И поэтому покупку брюк требовалось отложить. Сашка закашлялась и этим прервала череду мысленных блужданий собравшихся. Все, как по команде, посмотрели в телевизор. Там под пронзительно-томящую слух арию возникли две улитки, увеличенные до размеров мамонта. И эти две улитки тянулись друг к другу своими розовыми, похожими на бекон тельцами, прямо выпрыгивая из панцирей, – тянулись и, недвусмысленно сливаясь в объятиях, шелестели рожками. Сашка перестала кашлять от захватившей дух картинки. Артем перевернулся на бок. А улитки все не унимались: музыка шла крещендо, улитки сцепились в экстазе намертво, и оператор замер с камерой, не меняя фокус и снимая одним длинным кадром. Евграф Соломонович старался оценить его мастерство.

Сцена затягивалась, и всем, кроме невинных в дикости своей улиток, становилось неудобно: Настя два раза пересела на кресле, Валя раза три посмотрел на наручные часы. Один Артем впитывал непосредственную магию картинки всем своим существом. С чем-то рифмовалась она в его сознании. С чем-то никому из окружающих непонятным. Сашка задрыгала ногой, с которой в результате слетел тапочек. Евграф Соломонович, спровоцированный звуком его падения, оторвался от экрана и сказал:

– Интересно, а это они сражаются или ласкают друг друга?

Все – каждый по отдельности, но одновременно – поняли, что смущали их исключительно экранные ласки. Потому что каждый знал о другом: и его кто-то ласкает, только дело это сугубо личное, и знать о нем никому не полагается. И тем не менее они знали. Итак, смутились все, кроме Евграфа Соломоновича, который спросил без всякой задней мысли. Просто озвучил родившееся спонтанно соображение.

– Делают массаж. – Валя сострил и тут же сделал невинные глаза.

Артем, производивший до того впечатление абсолютной отрешенности, прослушав внутренним слухом шутку, засмеялся ей в голос. Да так, что Настя с Сашкой вздрогнули от неожиданности. Евграф Соломонович обернулся и поправил очки, сползшие на нос:

– Ой, остряк ты, я посмотрю! – Фамильная нотка прожурчала в голосе Евграфа Соломоновича в необычайно добродушной интонации.

Валя широко улыбнулся. От этого его лицо немного похорошело.

– У них там в природе все ласки на драку похожи, – констатировала довольная неразразившимся недоразумением Настя.

Тут, как это обычно бывало, Валя встал без всякого к тому предупреждения, и вышел. Четверо остались в комнате и продолжали смотреть на ухаживания сменивших улиток муравьев, когда Валя вернулся обратно с небольшим свертком в руках. В сверке скрывалась вобла.

Трудно найти человека, который не любил бы воблу. Вот и Валя ее любил. Она была своего рода воспоминанием о тех временах, когда ему можно было пить пиво – можно, как любому молодому человеку при определенном состоянии души. Но свое Валя к двадцати годам уже отпил, и многое отъел тоже. Эта конкретная рыбина была куплена им вчера вечером в какой-то сомнительной палатке у метро. Потом была спрятана в холодильник и вынесена сегодня на всеобщее обозрение лишь по наивной вере в незамеченность. Раз прошло с телефоном, думал Валя, почему бы не попытаться с воблой? И он попытался: сел в облюбованное и нагретое кресло, положил на колени сверток, развернул и стал очень быстро отковыривать длинными цепкими пальцами будущего фармацевта кусок от рыбьей тушки.

В гостиной запахло копченым. Артем унюхал его первым, хотя и так знал о существовании воблы. Потом рыбу почуяла Сашка: ей оценить удовольствие сухой соленой костлявой и совершенно без пива бесполезной пищи в силу возраста было не дано, поэтому она категорично сморщила носик. И вот запах достиг Насти. Она перестала смотреть на экран и, поискав глазами, сразу же нашла нарушителя спокойствия.

Валя к тому времени уже успел оторвать полоску от спинки и положить ее в рот. Он чувствовал, что пойман.

– Валя, что ты ешь?

– Рыбу, мам. – Валя начал с удвоенной скоростью отрывать второй кусок.

– Какую рыбу, Валь? Валь… – Настя уже целиком повернулась к нему, потому что Валя весь был поглощен своей воблой и старался поглотить ее как можно быстрее.

«А потом хоть потоп», – мелькнуло в его голове.

– Да воблу он ест, мам. – Артем продолжал лежать с закрытыми глазами, предчувствуя грядущую взбучку и слегка посмеиваясь ей.

В таких случаях нужно было незамедлительно сознаваться в содеянном и с покорностью умудренного опытом человека ждать, когда буря набежит, пошумит и рассеется. Артем ускорил ход событий. Валя замер с очередным куском в руке.