Владимир Гурвич - Погибают всегда лучшие

– Никто не знает, что он тут. Он не сообщил в милицию.

– А вдруг сообщил.

– Мы держим все под контролем. Я бы уже знал.

– Не будем рисковать, – примирительно протянул Григор. – Ситуация слишком напряженная, в любой момент фараоны могут сюда нагрянуть. Подожди всего четыре часа – и делай с ним все, что хочешь. Хоть кожу сдирай. А пока он послужит нашим щитом. Пусть проведет время со своей бабой. Когда в следующий раз ему доведется. – Он хихикнул. – Монах, не будем из-за него ссориться, мы еще друг другу пригодимся.

Монах с сожалением посмотрел на меня.

– Ну, пойдем, шериф. – Он толкнул меня к двери так сильно, что я полетел вперед и больно стукнулся лицом о косяк. – Ты не ушибся? – явно издеваясь, спросил Монах.

Я ничего не ответил, у меня была рассечена бровь, и кровь заливала мне глаза.

Мы спустились в подвал. О его существовании я не имел понятия до этого момента. Туда вела почти вертикальная лестница, а вход из него на первый этаж преграждал массивный металлический люк.

Мы оказались в самом настоящим подземелье, едва освещенном слабой лампочкой.

– Двигай туда, – показал мне Монах. – Там твоя краля. Ждет тебя, не дождется.

Я находился в узкой штольне, по которой идти можно было только пригнувшись. Мы прошли несколько метров и оказались в более просторном и лучше освещенном помещении. Там на стуле сидел мужчина. При виде нас он вскочил. Мы посмотрели друг на друга; это был Григорий, тот самый, что однажды залез ко мне по канату в квартиру. Его лицо при виде меня на мгновение дрогнуло, но затем приняло спокойное выражение.

– Как там наша невеста? – спросил Монах у стража.

– Нормально, сперва бушевала, теперь успокоилась.

– Я ей жениха привел, у них сегодня брачная ночь. Так что будь тактичным.

Григорий ничего не ответил, только еще раз посмотрел на меня.

– Открывай, – приказал Монах.

Григорий повернул ключ в замке, дверь отворилась, и я вошел в помещение.

– Счастливо тебе, у тебя осталось четыре часа жизни. Сейчас половина первого. Полпятого я приду за тобой. У тебя есть часы?

– Нет. – В спешке я забыл одеть часы.

– Вот, возьми мои. – Он снял свои часы с запястья и пристегнул их на мою руку. – Смотри почаще на них и думай, сколько осталось времени твоей жизни. Так что не теряй его зря, позабавься как следует. А потом уж придет мой черед позабавиться, – напутствовал меня Монах перед тем, как запереть дверь.

Это была самая настоящая камера, небольшая, меблированная по тюремному образцу: железная кровать, стол, табурет. Под потолком висела маленькая лампочка.

Ксения лежала на кровати. Когда я вошел, она вскочила и бросилась ко мне. Она была бледной, но мне показалось, что выглядела вполне спокойной.

– Владислав! – воскликнула она.

Мне хотелось обнять ее, но я не мог, мои руки были скованы наручниками. Ксения не заметила это сразу, и по выражению ее лица я понял, что она удивилась, и мне показалось даже обиделась на мою вынужденную сдержанность.

– Я не могу тебя обнять, – сказал я и показал свои руки.

Ксения обняла меня и поцеловала в губы. Сколько раз я мечтал об этом поцелуе, но никогда не предполагал, что это произойдет при таких странных декорациях.

– Они тоже похитили тебя? – спросила она, прервав наш затянувшийся поцелуй.

Я заколебался: стоит ли говорить правду. Но вдруг подумал, что смешно что-то утаивать за четыре часа до смерти.

– Нет, они не похищали меня, я сам к ним пришел. Монах позвонил и сказал: если я не сдамся, они убьют тебя.

– Боже, ты здесь из-за меня. Я не хочу этого, не хочу. Опять я становлюсь причиной чужого несчастья.

– Успокойся, Ксения, я здесь не из-за тебя. То есть я из-за тебя, но и из-за себя тоже. Я не мог тебя бросить тут одну, на произвол судьбы, иначе эта вина жгла бы меня всю жизнь. Тем более они обещали тебя отпустить.

– И ты им поверил?

– У меня не было выбора. Это был единственный шанс.

– Боже, что же нам делать?

– Ничего, ждать.

– Чего?

Я не ответил. Мне не хотелось произносить слово «смерти». Я взглянул на часы, до отмеченного срока уже осталось три часа сорок пять минут. Время стало моим палачом, с каждой новой прошедшей секундой приближая меня к неумолимому концу.

– Странно, – сказал я.

– Что странно? – спросила Ксения.

– Я так давно мечтал провести с тобой ночь наедине. И вот эта мечта сбылось, мы одни, никто нам не мешает.

– Я тоже об этом давно мечтаю.

Я с изумлением посмотрел на нее. Она поймала мой взгляд.

– А разве ты не догадывался?

– Признаться нет. Ты была всегда со мной очень холодной и мне казалось…

– А что мне оставалось делать, – прервала она меня. – Я должна была выйти замуж за Андрея. Так я решила.

– Я понимаю, что ему трудно, но ты же его не любишь.

– Нет, я не любила его раньше, а после того, как увидела тебя…

– Что ты сказала!?

– Неужели ты, в самом деле, ни о чем не догадывался. В это даже трудно поверить. Я в тебя влюбилась сразу, как увидела. Едва ты вошел. Ты был очень насторожен, ты смотрел на всех недоверчиво, у тебя были немного всколочены волосы, но это тебе очень шло; хотя ты пытался держаться спокойно, они выдавили твое внутреннее волнение. И вдруг я сказала себе: «Это, кажется, тот человек, которого мне суждено полюбить». И потом я все время следила за каждым твои шагом, все время проверяя: это ты или не ты.

– И что, это я?

Ксения посмотрела на меня и поцеловала.

– Я всякий раз убеждалась, что я не ошиблась тогда. И увязала в своих чувствах все сильней и сильней.

– Ксения, – проговорил я, весь переполненный сожалением о потерянном времени и возможностях, – ведь мы могли бы…

– Нет, – прервала она меня. – не могли. Это было бы ошибкой, мы бы потом измучили друг друга. И все же как ни странно, но я рада, – вдруг задумчиво произнесла она, – что я тебе рассказала обо всем. Мне было трудно сдерживать свои чувства, ты даже не представляешь, сколько раз я хотела во всем тебе признаться.

– Я – тоже.

– Я видела.

– Но сейчас какой нам смысл их сдерживать. – Я вдруг ощутил сильное желание, долго сдерживаемое оно сейчас набросилось на меня всей своей неутоленной энергией. Вот уж не думал, что за несколько часов до смерти я могу испытывать такие чувства.

Я нашел губы Ксении, они были мягкими и податливыми. Я стал целовать ее лицо, шею, начало груди. В своей жизни я еще ни разу не занимался любовью с женщиной с закованными в наручники руками и не мог расстегнуть пуговичку на ее кофте. Внезапно она встала и начала раздеваться. Она делала это быстро, но одновременно красиво, без лихорадочной спешки. Так, наверное, освобождаются от одежды опытные натурщицы, зная, что художник сейчас перенесет на холст их тело, которым люди будут любоваться веками.