Владимир Гурвич - Погибают всегда лучшие

Ксения предстала передо мной обнаженной. Я давно не лицезрел женщину с такой изумительной фигурой. Длинная тонкая шея передавала эстафету небольшим, но очень красивым грудям с поднятыми вверх бутонами крупных сосков. Живот был абсолютно плоским, без единой жировой складки. Завершалось же все это элегантное сооружение стройными ногами, которыми я столько раз любовался, настолько, насколько это позволяли мне ее короткие юбки.

– Ты такая красивая, – прошептал я, целуя ее набухшие соски. – Ни одну женщину я не желал так сильно, как тебя.

– Я тоже очень тебя хочу.

Со стиснутыми оковами руками мне было нелегко избавляться от одежды. Ксения поняла это и наклонилась ко мне.

– Я тебе помогу раздеться.

Ее руки проворно освободили меня от рубашки, затем – от брюк. Наконец пал мой последний бастион – трусы и я, как и она, остался голый.

Ксения нежно провела рукой по моему телу. Мне хотелось ее обнять, что есть сил прижать к себе, но я не мог этого сделать.

– Ложись, обнимать буду тебя я.

Я лег на кровать, Ксения склонилась ко мне. Ее легкие и быстрые поцелуи обжигали меня, наполняли мое телом нестерпимым жаром. Губы Ксении коснулись моего напряженного члена, сделав мое желание нестерпимым.

– Я люблю тебя, я хочу тебя.

– Я тоже хочу тебя, милый.

Ксения легка на спину, я склонился над ней, заглянул в ее любящие глаза. Они были наполнены нежностью и страстью. Она сплела свои руки на моей шее и прижала меня к себе.

– Возьми меня, – прошептала она.

Я никогда раньше не предполагал, что вход в женщину – может быть так великолепен, так торжественен, у меня было ощущение, будто я направляюсь к королевскому трону по застеленной дорогим ковром тропе. Это не было обычным соединением мужчины и женщины, это было нечто гораздо больше – проникновением одного существа в сокровенную область другого, слиянием двух душ в единую душу, совместный полет в какую-то далекую и таинственную поднебесную обитель, куда можно попасть только на крыльях любви.

Это была ночь неземной страсти, ночь неутоляемого желания. Мы не могли насытиться друг другом; казалось, волна любви после очередного ее триумфа должна схлынуть, но вдруг налетал ее новый, еще более мощный вал, и мы снова оказывались соединенными узами, тесней которых казалось нет и не может быть на свете.

Самый страшный и неумолимый диктатор человеческого рода – время – потеряло над нами власть, оно исчезло, растворилось в раскаленном тигле нашей страсти. Утомленные после очередного страстного порыва мы лежали на кровати, благодарно лаская друг друга.

– Как странно, мой любимый, что все это настигло нас в последнюю ночь нашей жизни, – вдруг произнесла Ксения. – Сколько нам осталось еще жить?

Казалось, тяжелая дубинка судьбы ударила меня по голове, возвращая в страшную, но реальную действительность. Странно, но до сих пор я никак не мог поверить, что эта последняя моя ночь. Но сейчас после слов Ксении я почувствовал, что мы, в самом деле, стремительно приближаемся к финалу. Я взглянул на часы: до назначенного срока Монахом оставалось один час и десять минут.

– Быстрей, помоги мне одеться, – сказал я.

Ксения вскочила с кровати и стала меня одевать.

– Быстрей, – торопил я ее.

Едва на мне оказались брюки, я бросился к двери и забарабанил в нее что есть силы одновременно кулаками и ногами. Дверь отворилась, и в проеме показалось лицо Григория. Он посмотрел на меня, затем на обнаженную Ксению.

– Нам надо поговорить, – сказал я.

– Говори, – отозвался Григорий, по-прежнему оставаясь на пороге.

– Может, ты все же войдешь. Или ты меня боишься?

– Ничего я не боюсь, – буркнул он.

Григорий вошел в камеру.

– Тебе известно, что нам осталось жить чуть больше часа? – спросил я.

– Известно, – настороженно произнес Григорий.

– А ты понимаешь, что это не только для нас, но и для тебя последняя черта. Если нас убьют, то для тебя дорога назад будет окончательно отрезана. А если поможешь нам спастись, спасешь себя. Ты же помнишь, о чем мы говорили с тобой однажды.

Григорий кивнул головой.

– Решай, каждая секунда на вес золота.

– Что я должен сделать?

Я на мгновение задумался.

– Ты можешь позвонить?

– Могу.

– Тогда немедленно позвони по телефону, запоминай номер. Я продиктовал номер Толи. – Скажи ему, где мы и что нас ожидает. И, во-вторых, ты должен освободить меня от наручников и дать мне оружие. Но прежде скажи, сколько тут человек?

– Много, не меньше пятнадцати.

– Ладно, у тебя есть ключи от наручников?

– Нет, они у Монаха.

– Тогда надо перебить цепь пулей. И мне нужен пистолет и побольше патрон. И быстрей звони Толе.

– Я пойду звонить и достану вам пистолет. А потом подумаем, что делать с наручниками.

– Хорошо, иди.

Дверь снова захлопнулась. Я повернулся к Ксении; она была уже одета.

– Ты веришь ему? А если он приведет Монаха?

– Нам все равно нечего терять. Часом раньше, часом позже… Сейчас посмотрим. – Я взглянул на часы. – Ну что он так медлит, осталось пятьдесят минут. – Знаешь, после того, как все тут случилось, мне так не хочется умирать. Так глупо: найти свое счастье и тут же с ним расстаться. Я так долго его искал, а когда встретил тебя, то был уверен, что ты меня никогда не полюбишь.

– Глупый, – ласково провела она меня по щеке. – Мне казалось, что мои чувства к тебе видны буквально каждому. Борис сразу все понял. Мне пришлось с ним расстаться. После того, как я увидела тебя, я не могла отдаваться другому мужчине. Он сильно переживал, упрашивал меня остаться.

Я удивленно посмотрел на нее, до меня не сразу дошло, что она имела в виду Вознесенского. Боже мой, я даже не предполагал, какую драму из-за меня пережил этот человек. И при этом не дал мне понять это ни единым словом.

За дверью послышались шаги. Я почувствовал, как бешено заколотилось сердце: кто сейчас войдет к нам – Григорий или Монах? Дверь отворилась, и в камеру вбежал Григорий.

– Я позвонил, – сообщил он. – И достал вам пистолет. Только патронов мало, одна обойма. Больше не нашел.

– Избавь меня от наручников. – Я вытянул вперед руки. – Стреляй.

– Могут услышать наверху.

– А что ты предлагаешь, чтобы я дрался с закованными руками, – огрызнулся я. – Давай.

Я поднял руки над головой, Григорий выстрелил, и мои руки, наконец, разомкнулись. Это было ни с чем не сравнимое ощущение – снова вернуть себе дееспособность, возможность сражаться. Конечно, обручи на запястьях по-прежнему стискивали кожу. И все же это была свобода.

– Как ты думаешь, никто не слышал выстрела? – спросил я.

– Должно быть, не слышали, тут толстые стены.

– Ты со мной? – посмотрел я на Григория.

Он отвел глаза. Я понял его немой ответ.