Василий Аксёнов - Десять посещений моей возлюбленной

– Нет, почему?.. Она – пока в Ялани. Это потом уже, когда закончу… куда меня потом пошлют, туда приедет.

– Куда подальше бы… На Крайний Север. Или к пингвинам – в Антарктиду… Ей на советника военного идти учиться тогда надо…

– Ай, не болтай!

– При ен-нерале или маршале, кто знает, может, и при енералисимусе… не помню, рыжие-то были…

– Хватит трепаться, а!.. Райка пришла в себя. Ты слышал?

– Нет.

– Зинка, – говорит Рыжий, – дома была… уже уехала… сказала.

– Ну! Замечательно.

– Ну, как не замечательно. И Леху, кстати, выписали из больницы. Знаешь?

– Знаю.

– Пойду я, – говорит Рыжий. – Надоел ты мне, Черный, хуже горькой редьки.

– Ступай, – говорю. – Рыжий. Скатертью дорожка.

– Переоденусь и зайду. Кина не будет. Отменили.

– Почему? – спрашиваю.

– Витя Сотников уехал срочно в город, – говорит Рыжий, поднимаясь с раскладушки. – Его жена кого-то родила там.

– В нашем полку, – говорю, – прибыло.

– Не в нашем… девочка.

– Я про Ялань.

Взял Рыжий с полки книжку, читает:

– Оно́ре Бальзак. Собрание сочинений в двадцати четырех томах… Ох, ни хрена себе… Понаписал-то… Том аж десятый… «Блеск и нищета куртизанок»… А куртизанки – это эти?.. Дай почитать.

– Ты летом книжек не читаешь.

– Тебе бы тоже не советовал, – говорит Рыжий, возвращая книгу на место. – Жить надо, Черный, жить, а не шуршать, как жук или червяк, бумажными страничками. Лето – для жизни время… не для книг. Зимой уж – ладно.

– Иди, – говорю. – Живи.

– До скорой встречи. Где петух?

– Если в ограде нет, – говорю, – значит, в магазин ушел.

– Смешно, – говорит Рыжий.

– Привет советнику передавай.

– Черный, ты почему…

– Чё почему?

– Гамно такое?

– Да вынуждаешь потому что.

– В нос получишь…

Вышел Рыжий из гаража, потом – за ворота, закричал там сразу, слышу, как закукарекал:

Павлин влюбленный. Я тоже в армию пойду … Иди… Решили с Танькой… Подкаблучник!

Достал письма из-под подушки. Перечитал первое. Читаю второе.

Раз прочитал, другой раз прочитал. В толк не возьму, что вдруг случилось, что произошло?

Про какую это девушку? Недоумеваю. С какой это у меня – даже не дружба, а роман? И самому бы интересно было знать. И кто когда успел что Тане сообщить? Не Маузер же, с которым она встретилась случайно в городе. Хоть я и знаю – Маузеру Таня очень нравится, влюблен в нее он. Нет, конечно, Маузер на такое не пойдет, и мысли даже не допустит. Кто-то, наверное, из наших, из яланских, и из девчонок, а не из парней. Но и представить не могу, кто на такое может быть способен.

Смутно догадываюсь, в чем причина.

Три дня назад вечером покатал я на мотоцикле Свету, даже фамилию ее не знаю, которая каждое лето, покинув свое Милюково, гостит у Шадриных – Шадриных несколько у нас, этих еще Шалаевскими называют, – у дяди Саши, того, что отдал Рыжему безвозмездно переднюю вилку от «Ковровца» вместе с колесом. Приехала Света и нынче – провести в Ялани свои последние летние школьные каникулы; с Верой Шадриной, дочерью дяди Саши и моей одноклассницей, на танцы ходят и на Кемь – позагорать и покупаться. У клуба вечером – тот был закрыт, полы покрасили в нем, сохли – встретились, я предложил ей, Свете, прокатиться. Та согласилась. Свозил ее на Монастырское озеро, на Нижний Крутой яр, на Красавицу, на Ендовище, потом на Яланскую Осиновую. Наши места ей показал. И про Ялань ей порассказывал. Приврал немного – приукрасил. Как и положено, наверное, нормальному экскурсоводу – чтобы туристка не зевала от скуки. В полночь довез ее до дома Шадриных, и попрощались. И с мотоцикла даже не слезал. Взглядом лишь проводил ее, пока она не скрылась за воротами, да и уехал восвояси. На следующий вечер станцевал с ней, со Светой, в клубе – тот был уже открыт – раза три, наверное, не больше, после опять до дома Шадриных дошел с ней – завтра вставать ей рано надо было, дескать, в бор за черникой с Веркой собрались. Вернувшись в клуб и сыграв партию в бильярд, танцевал я уже потом только с Галей Бажовых. После и Галю проводил до дому. Не преступление, сказал бы Рыжий.

И я так думю – не преступление. Хотя для Тани, может быть, и так. Или еще чего наговорили злые языки ей, доброхоты?.. Сиди, гадай вот. Надо съездить. И чем раньше, думаю, тем лучше, хоть и сегодня не планировал – решил хоть раз за лето выспаться. Не выйдет, значит. «Мы, – как говорит часто мама, – полагаем, а Господь располагает». Это она, а я так не считаю. И папка – тот над этим только посмеялся бы.

Человек сам себе хозяин, самостоятельно кует свою судьбу – такое мнение мое, я в нем уверен. И с тем, что человек – звучит гордо , согласен.

Пришел Рыжий. Разодетый. «Как поладурок, выфрантился», – сказал бы дед его, Иван Захарович. Одеколоном от него пахнет, как в парикмахерской, и табаком, как в конюховке. В глаза бросается: скреб подбородок лезвием – тот красный, как собака. Торчало на нем, помню, до этого три волосины – удалял их. На солнце золотом играют усики – пушок. Глаза – всегда такие – как у рыси. И по разрезу, и по цвету.

– Пойдем? – говорит.

– Пойдем, – говорю.

– А чё… ты так?.. В этой рубахе?

– А мы куда с тобой – на свадьбу?

– Черный, ты чокнутый какой-то.

– Ну, зато ты у нас нормальный.

Пошли в клуб.

Идем.

– Рыжий, – спрашиваю, – а почему усы не сбрил?

– Буду отращивать.

– А, как Мюнхгаузен.

– Нет, как Буденный.

– Тебе пошли бы – как у Гитлера.

– Черный, получишь по башке.

– Ну, чё бы доброе…

– Молчал бы.

Пришли в клуб. Краской еще пахнет – не выветрилось.

Наши ребята уже тут.

Гитары настроили. Побренчали. Песню поразучивали. Вовка Балахнин сочинил музыку. Я – стихи. Играть на танцах ее будем. Вовка придумал классный проигрыш для своего аккордеона – здорово очень, мастер знатный. И инструмент – «Weltmeister» называется; красный, перламутровый. С регистрами. Баян мне тоже нравится, но меньше. И на баяне Вовка может.

Народ стал собираться. Кресла раздвинули, часть их на сцену занесли.

Играть начали – по-настоящему – пусть танцуют, кому хочется.

Галя Бажовых вошла в зал. Из всех выделяется. Может, и не для всех, но для меня-то – точно. Вместо матери пока работает в библиотеке – тетка Наталья прихворнула . Встала Галя возле двери, к стене прислонившись. Улыбнулся ей. Она – в ответ мне вспыхнула улыбкой. Хорошая. Платье на ней очень красивое. Коса с затылка перекинута на грудь.

Играем. Пою:

Это то, что я сочинил. Четыре куплета. С припевом.