Василий Гурковский - Семь жен Петра, кузнеца-гинеколога

Запорожскую Сечь за сто предыдущих тому лет громили не раз и окончательно уничтожили её как «государство в государстве» всего несколько лет назад. Григорию повезло. В его кузницу в Чертомлыке, где он работал ещё вместе с отцом, за пару месяцев до последнего «сичевого» разгрома пришел местный окружной атаман, ровесник и старый друг отца. Он по секрету сказал, что, по его данным, царские войска скоро будут в «Новой (Подпольненской) Сечи, и посоветовал им обоим побыстрее убраться отсюда куда-нибудь подальше. Посоветовал даже куда. Есть, мол, одна старая бывшая казацкая сторожка, на север от Никополя. Там на холме в прежние времена стояла деревянная сторожевая вышка Кодакской паланки запорожцев, а рядом – небольшой домик, где сторожевые казаки отдыхали и грелись. Вышка давно разрушилась за ненадобностью, а домик, хоть и неважный, но остался. Ну, если отец и сын Лебеди… внесут определенную сумму в пользу местного атаманства, то и домик им будет официально отписан, да еще возле него будет (и тоже официально) выделено определенное по правилам Сечи такое-то количество земли – в виде пожизненного надела.

Выслушав атамана, которому полностью доверяли, отец и сын на второй день взяли с собой окружного атаманского писаря и отправились на указанное атаманом место. Осмотрели, обмерили, нарисовали и описали. А еще через день, заплатив, что было предложено, в кассу округа, оформили и получили на руки необходимые документы…

Атаман прямо сказал: «Пока у меня есть право и печать в руках – сделаем все как надо», и слово сдержал. А отед с сыном, быстро собрав кузнечное оборудование и необходимую утварь, под предлогом переезда в другое село продали помещение кузни и откочевали на новое место…

Все бы ничего, но Петр (отец), недавно похоронивший жену – мать Григория, после продажи своей кузницы и переезда сына как-то сразу обмяк, заболел и не переехал с Григорием к новому месту, остался в своем чертомлыкском доме, а через месяц – ушел из жизни. Похоронив отца рядом с матерью и дедом, Григорий окончательно переехал на свое новое место жительства. Больше его ни в Чертомлыке, ни в Никополе ничего не держало. Надо было не только думать, а и что-то конкретно делать, чтобы закрепиться на практически пустом месте и – одному. Людей рядом не было, ни своих, ни чужих, зато была рабочая лошадь, собака и кошка. И то слава Богу – не один…

Небольшой, сложенный из пластинчатого камня домик стоял на юго-западном склоне невысокого холма. Но так как кругом – до самого Днепра на востоке и юге и до самой бесконечности на западе – была равнина, то этот холм как-то так довольно прилично выглядел над всем этим пространством…

Холм по форме был похож на круглую шляпу с широкими полями. Через него проходил шлях (дорога).

Она шла прямо на холм, но перед самим подъемом слегка огибала вершину слева, там был более пологий подъем, а потом снова выравнивалась и шла дальше, в сторону строящегося на правой стороне Днепра нового города, Екатеринославля. До него от того холма оставалось верст пятьдесят…

Если смотреть на север, то в нескольких десятках метров от огибающего холм шляха, правее, начиналось нынешнее хозяйство Григория…

И сегодня, сидя на длинной скамейке возле своей кузницы, он мельком вспоминал, как приехал сюда один, на пустынное дикое место. Как обустраивал кузницу в бывшей казацкой сторожке, как первые два года в кузнице и жил. Как был бесконечно благодарен природе и покойным ныне отцу и его другу-атаману за это чудесное райское место. Первой драгоценностью была, конечно, казацкая сторожка – древняя, но крепкая, Дверь и два окна её смотрели на юго-восток, так как именно оттуда в прежние времена совершали набеги ногайцы, татары и турки. Весь день домик освещало солнце – от восхода до заката.

Левее домика, в котором сегодня размещалась кузница, почти под самой вершиной холма – бил мощный родник с ледяной вкуснейшей водой. Григорий почти месяц приводил его в порядок, когда приехал. Причем и начинал благоустройство с родника. С воды – жизни. Он расширил и углубил родниковое гнездо, чуть ниже и правее выдолбил в камне большое длинное подобие корыта, чтобы поить животных не из родника непосредственно, затем рядом с родником выдолбил в камне колодец метра три глубиной, чтобы не иметь проблем с водой зимой, когда родник перемерзал. Поставил там мощный сруб с деревянным воротом, большой металлической ручкой и крышкой. Левее родника природа посадила вербу. К приезду Григория на поселение верба уже имела метров пять в высоту, а сегодня – поднялась на все десять. Еще правее, по боковине холма, стояла сегодня кузница. Прямо перед ней, метрах в десяти, возвышался тоже посаженный природой огромный, наверняка столетний дуб. Своей прохладной тенью дуб прикрывал и кузницу, и многометровое пространство возле неё. Между кузницей и дубом Григорий смастерил длинный грубый стол из дубовых досок, а по обеим сторонам стола поставил лавки из таких же досок. Это для гостей – посетителей-заказчиков, да и для себя тоже, вот как сейчас – посидеть в тенечке, отдохнуть, помечтать и вспомнить…

Еще правее, в нескольких десятках метров, сегодня стоит их дом, потом еще дальше – большой, орошаемый из родника по придуманной Григорием естественной системе орошения сад-огород, а раньше там были непроходимые заросли кустарника и старой травы…

Григорий сидел за столом, сцепив пальцы рук и с закрытыми глазами, передвигал в памяти картинки недавно промелькнувшей части его жизни, радовался, что очень вовремя решился уехать из самого пекла, жалел попавших в непонятый переплет, осужденных и жестоко наказанных товарищей и знакомых…

Его оторвал от воспоминаний голос жены: «Гриша! Иди обедать!»

Жена… И тут Григорию тоже повезло. Как человек искренне, но не фанатично верующий, он по нескольку раз в году ездил на подводе в ближайшее село, где была церковь. На Рождество, Пасху, Троицу – обязательно. Поминал родителей, сам молился. Где-то на второй год своего переселения поехал в церковь на Пасху. Когда стоял на Всенощной, увидел рядом молодую девушку. Она тоже его заметила. Еще бы не заметить – он на две головы выше большинства присутствующих. Повернувшись лицом к лицу, они с минуту взволнованно рассматривали друг друга и, ни слова не сказав, отвернулись.

После окончания всех обрядовых процедур и обхода вокруг церкви Григорий пошел к выходу из церковного двора, продуктов для освящения у него не было, а конь с повозкой был привязан у церковной ограды. Люди начали расходиться по домам – разговляться. Возле выхода у ворот стояла Она. Григорий подошел к ней, сказал: «Христос Воскрес!», она ответила: «Воистину воскрес!», а потом они обнялись… и поцеловались. Григорий как пушинку, как хрупкую сосульку, как нежнейший цветок, оторвал её от земли и прильнул к её губам, забыв про все на свете и про окружающих их людей. Не было ничего: ни холодной сторожки, ни казненных друзей и ничего на свете, зато была – Она!