Вячеслав Малежик - Герой того еще времени

– Встречайте, Александр Вертинский!

Раздались бурные аплодисменты, занавес открылся, и Александр Николаевич шагнул к зрителям, которые сидели в этой всепожирающей пасти партера. Овация смолкла, и я услышал стук каблуков великого, я повторяю, великого русского актера Вертинского. Он вышел к своей публике (микрофонов тогда и в помине не было) и в полной тишине произнес:

– Г-Р-г-родина, п-г-рости!

И с этими словами он вскинул вверх белые руки. Фалды костюма Пьеро соскользнули к его плечам, а сам он со всего размаха рухнул на колени. Этот стоп-кадр продолжался… ну не знаю… секунд десять, а потом зал взорвался овацией, сквозь которую прорывались слова «браво!», «позор!». Кто-то крикнул:

– Занавес!

Сцена закрылась, Вертинский остался за кулисами все еще стоящим на коленях. Мы, зрители-безбилетники, ошеломленно сидели и стояли, глядя на нашего кумира. Выдержав паузу, а он оставался артистом даже для нас – небольшой кучки поклонников, Александр Николаевич встал с колен, абсолютно владея собой, огляделся и, не спеша стряхивая пыль со своих брюк, произнес:

– Ну как вам мой т-г-риумф?…

Вот так вот, Слава, вот так вот, Володя, а вы говорите: «Ваши пальцы пахнут ладаном», а вы говорите: «Желтый ангел»…

Я закончил свое повествование и позволил «публике» освежить бокалы и выпить за ледяной дождь, который «взрывает дурацкие устои и табу, сплачивая людей в стремлении к добру и свету». Это был тост Бори.

– Про добро и свет ты хорошо сказал, – обратился Виктор к балагуру Хирургу.

– А вы знаете, – продолжил Виктор, – ведь когда-то Весник работал на эстраде с еще одним блестящим актером Геннадием Дудником. Геннадий Михайлович тоже был великолепным пародистом и имитатором. Последние годы жизни, в конце восьмидесятых, мы жили по-соседству, и он мне рассказывал, что однажды в эфире подменил заболевшего Юрия Левитана, и никто этой подмены не заметил. Это происходило еще при жизни Сталина. Я хочу попробовать пересказать вам его историю о походе в Германии на стриптиз в те еще годы, в годы торжества строителя социализма.

– Виктор, не томи, – начал торопить Боря.

– Нет, я хочу сказать, что актерских данных Дудника, Весника и даже Славы у меня нет, поэтому… Все-таки буду рассказывать от первого лица, так, как я это услышал от Геннадия Михайловича.

– В общем так… Мы с группой артистов Москонцерта оказались в Германии. И в конце нашей поездки попали в портовый город Гамбург. А вы понимаете, что портовый город – это и проститутки, и контрабандные товары, и наркотики. И вы помните, что на собеседованиях перед поездкой за границу мы обещали не участвовать в демонстрациях и не ходить на стриптиз? А интересно было – как же это ихние девки должны раздеваться, чтобы за это отваливать такие деньжищи?!

И мы с Леней Усачем, еще одним мастером разговорного жанра, решились. Если вы не знаете, кто такой Леня, я скажу… Примерно моего возраста, но невысокий, с очень характерной внешностью. Его лицо… Леня своим лицом вытворял умопомрачительные гримасы. Он что-то говорил, обычно в образе крепко пьющего мужчины, но что говорил – это не имело никакого значения. Его физиономия передавала массу оттенков человеческой души: от удивления, возмущения до отвращения, любезности и прочего, прочего. Все это вызывало почти животный смех у зрителей. Текст его монологов был, как правило, немногословен и быстро им заучивался практически на любом языке. И поэтому он был незаменим в зарубежных гастролях и из загранки не вылезал. И вот ведь как бывает – из загранки не вылезал, а на стриптизе ни разу не был.

Так вот я ему и говорю:

– Леня, а не сходить ли нам с тобою в заведение с раздеваниями гражданок, предварительно сбив руководителя поездки со следа?

– Я не вижу никаких противопоказаний, – услышал я ответ Усача. – В конце концов, после сытных обедов из привезенной московской колбасы и супчика, сварганенного на электроплитке, гормон играет, и хочется хоть взглянуть на обнаженную женскую натуру, если остального нельзя…

– Правильно… И еще мы должны убедиться, что ихние фемины с нашими бабами ни в какое сравнение не идут.

Сказано – сделано… И в ближайший вечер, как бы между прочим, мы сообщили, что хотим полюбоваться ночным Гамбургом. Около десяти мы с Леней вышли из отеля. Прямо перед входом нас каждый день встречала пожилая, лет пятидесяти пяти, работница панели. У меня с ней состоялся привычный диалог на русско-немецком языке.

– Я, я, – глядя мне в глаза, говорила дама, подразумевая, что я понимаю, что это означает только «да» по-немецки.

Но я мыслил по-русски и, лучезарно улыбаясь, отвечал ей:

– Ты, ты.

И мы расходились в разные стороны. А наша сторона в тот вечер имела название Рипербан. Путь был неблизкий, и мы отправились туда пешком, зная, что в облюбованном нами заведении, шоу идет в режиме non-stop. Денег на кармане было немного, поэтому решили сэкономить на транспорте. Наконец, мы подошли к намеченной цели. Зазывалы чуть ли не за руки затаскивали прохожих внутрь. Нас заманивать было не нужно. Мы знали, что в стоимость билета на стриптиз входят еще и выпивка, и легкая закуска. Мы приобрели билеты и вошли в зал, довольно большой, столиков на сорок. Публика прилично одетая, с дамами, а иногда, как мы с Усачем, – сугубо мужская.

Смущаясь от отчаянности нашего поступка (а вы учтите – это конец шестидесятых) и не очень хорошо понимая, как нужно себя вести, мы нашли свой столик и уселись за него. Обслуживали уважаемую публику девушки одетые, вернее раздетые. Как мы потом выяснили – профсоюз не позволял девочкам работать обнаженными, поэтому их одежду можно было назвать условной. Дамочки были в туфлях на каблуках, чулках на резинках и передник абсолютно прозрачный. Нечто подобное русскому кокошнику венчало эту «спецовку». Короче, одежда – смотри не хочу.

Выпивка, скажу я вам, была условная, и я даже не знаю, сколько таких порций надо влить в себя, чтобы опьянеть. Наглядевшись на девиц, мы занялись осмотром уважаемой публики и пришли к выводу, что наши так богато не одеваются и не умеют так достойно носить костюм. А на сцене тем временем происходил какой-то, как бы сказали в Москонцерте, сборный концерт. Немолодой мужик пускал мыльные пузыри, хорошо что не носом. Потом не очень худая тетенька с голой грудью, украшенная юбкой-пальмой каталась на одноколесном велосипеде.

– У нас в стране медведи, и те катаются на великах лучше, – вдруг громко сказал Усач.

– Тихо ты!

– А чего тихо, кто нас тут понимает?

– Ну все равно, наверное, надо знать приличия.