Вячеслав Малежик - Герой того еще времени

А утром меня командировали в магазин, кончилась вода и надо было купить что-то еще по мелочи. А когда я вернулся, свет в нашем поселке уже дали. И все засобирались в Москву, где автомобильные пробки, опостылевший телевизор и вообще проблемы, которые никак и никогда не решаются. И все вдруг поняли, что без достижений цивилизации душа отдохнула, очистилась, и куски шлака валялись по всей территории еще вчера обесточенной дачи…

В начале нулевых я отправился в Киев на концерты, организованные моим другом Дмитрием Гордоном, который в тот момент стал не только основным движком популярнейшей в Украине газеты «Бульвар», но и сумел заявить о себе как о певце, умело построившем свою рекламную кампанию. Концерт был в Центральном зале Украины с одноименным названием и вызвал повышенный интерес у публики. Ко мне за кулисы явилась целая делегация моих родственников из села Белоусовка, где когда-то родились мой отец и большинство родни по его линии. Колоритную группу возглавляла моя двоюродная сестра Люба, и она-то и озвучила приглашение посетить деревню:

– Славик, – сказала Люба, – приезжай к нам, тетка твоя болеет часто, и если отложишь приезд, то можешь ее и не застать.

– А что с ней? – спросил я сестрицу.

– Да суставы замучили, порой не может с кровати встать.

– А вы когда домой?

– Знаешь, Дима Гордон сказал, что мы можем переночевать в вашей гостинице и завтра рванем до дома.

– Люб, жена со мной, в Москве особых дел нет, я попробую договориться насчет транспорта, и к вам на денек. Сейчас решу проблему с вашими местами в зале, а то уже пора начинать.

Администратор устроил моих родственников в партере, и концерт пошел своим чередом. Много пел Дмитрий, он же был и ведущим этого представления. Помимо меня в Киев приехали еще масса знаковых артистов с постсоветского пространства. А после концерта был банкет, на который Люба, ее муж Василий и их дочка Лена получили приглашение. Оказавшись на великосветской тусовке, мои родственники смущались, не знали, какой вилкой брать яства, от которых ломился стол. Соседство популярных людей отнимало последнюю уверенность в себе. Мое плечо не очень-то помогало, и, по-моему, Люба и ее семья (а там однозначно ощущался матриархат) остались голодными.

Не дождавшись окончания банкета, мы уехали в гостиницу, где что-то заказали в номер и накормили ребят, исправив их настроение. Чаепитие удалось, смущение Любы перед московским гостем растаяло, и беседа приняла душевный характер, чему в значительной степени поспособствовала моя жена, приехавшая в Киев, который весной особенно хорош. И захотелось поехать в Белоусовку не потому, что надо, а потому что именно захотелось.

Утром мы проводили Любу и ее семейство на вокзал, договорившись связаться в тот же вечер. Мы решили транспортные проблемы и, позвонив, сказали, что в понедельник приедем в Белоусовку. В качестве проводника с нами вызвалась поехать еще одна моя украинская сестра – Александра, которая родилась в соседней с Белоусовкой деревне, но уже больше десяти лет жила в Киеве.

Дима Гордон откликнулся на мою просьбу и обеспечил нашу делегацию автомобилем. Он даже чуток переусердствовал: в понедельник у дверей отеля нас ожидал белоснежный «Кадиллак», который был бы хорош для подъезда к ковровой дорожке где-нибудь на кинофестивале в Каннах, ну, в крайнем случае, для молодоженов во время торжества. А тут на тебе – лимузин для поездки в деревню Белоусовка, где еще неизвестно, есть ли асфальт.

– Слава, – прокомментировала моя жена этот суперкар, – ты для жителей деревни пришелец из параллельной реальности, и дай им поверить в сказку. Ты же выходец из Белоусовки, и чем круче ты будешь, тем круче они сами будут себя чувствовать. Будь героем их сказки.

– Может, ты и права…

– Права, права… Поехали!

– Саш, мы проедем на нашей карете до Любы? – спросил я Александру.

– Не бойся, братец, если что, вызовем трактор.

– По коням? – разнеслось по цепи делегации.

Мы закинули гитару и какие-то подарки в багажник и торжественно, ну разве что без праздничных фанфар, отчалили от отеля.

Дорога пролетела незаметно. Женщины, как умеют делать только они, быстро нашли тему для разговора, обсудив до мельчайших подробностей проблемы детей, родителей, погоды, политической обстановки и еще много чего разного. Я же глазел в окно и до Борисполя узнавал дорогу, а от Пирятина пытался ее узнать. Когда-то, когда я в первый раз ехал на родину моего отца, мы со станции Пирятин добирались до райцентра Чернухи на автобусе, а там нас подобрали на лошади, и в Белоусовку мы въехали на телеге. Сейчас же мы торжественно мчались на большом белом американском автомобиле, и встречные, да и попутные авто при виде нас пугливо прижимались к обочине. Но ни дорога нас, ни мы дорогу не узнавали.

Я, конечно, говорю о себе и о жене, Александра комментировала пролетающие мимо нас поселки и деревни. Наконец, мы съехали с магистрали на проселок. «Кадиллак» маневрировал на несильно накатанной дороге, избегая луж с непонятной глубиной. Мы вместе с шофером взгрустнули о том, что наш экипаж не внедорожник. Затем, заскочив буквально на полчаса в дом сестры Александры Гали, вручили подарки и поехали дальше к Белоусовке.

Там нас уже ожидала Люба. Мы отправились на место, где когда-то стоял дом деда – Ивана Семеновича Малежика. От дома кое-где остался фундамент, заросший бурьяном; сад превратился в заросли, в которых узнавались яблоневые, грушевые и сливовые деревья. Мы постояли около «дома» деда; я пытался вызвать в памяти картины прошлого, но получалось не очень – пруда, или, как его называли, ставок, не было (плотину когда-то прорвало, а запрудить заново ручей, никто не удосужился)… Погрустили.

– Люба, а жив ли клуб, где я когда-то песни пел? – спросил я свою сестру.

– Жив-то жив, но стоит заколоченным на своем старом месте.

Мы пошли к клубу.

– Люб, а ты помнишь, как мы приезжали к вам в Сухолохвицу в гости с отцом и матерью? – спросил я.

– Мне кажется… Да нет, не помню. Наверное, потом отец с матерью об этом часто вспоминали, что я это вижу так отчетливо, хотя это все моя фантазия.

Мы подошли к деревянному зданию, где крест-накрест были заколочены окна.

– Как будто война, – сказал я, глядя на клуб, в котором много лет назад получил первые настоящие аплодисменты после своих песнопений под гитару. Место, где жизнь сделала мне инъекцию наркотиком под названием «сцена», и до сих пор я, стареющий наркоша, испытываю ломки, если долго нет возможности спеть для моих зрителей.