Татьяна Осипцова - Сметенные ураганом

От этих жарких слов у нее перехватило дыхание и сердце замерло на мгновенье. Но что за человек – наговорил зачем-то кучу оскорблений… Нет, он все-таки любит ее и только из упрямства или из гордости боится признаться.

Шереметьев внимательно смотрел. На миг глаза ее мстительно и торжествующе блеснули, и она проговорила, опустив с притворной скромностью ресницы:

– Вы предлагаете мне выйти за вас замуж?

Несколько секунд он еще держал ее руку, затем выронил, откинулся на стуле и расхохотался так громко, что она вздрогнула.

– Боже упаси! Разве ты не поняла до сих пор – я не из тех, кто женится?

– Но… Что же вы…

Юрий вскочил, отвесил шутовской поклон и продекламировал с этой своей мерзкой ухмылочкой:

– Госпожа Ганелина! Отдавая должное вашему уму и искренности и сам любя прямоту и определенность, я, не тратя времени на попытки соблазнить вас, делаю вам честное предложение: будьте моей любовницей!

Любовницей?! Наглец!!! А она-то, дура непроходимая, раскатала губу, поверила, что он любит, что предложит пожениться! Света была разочарована, ее самолюбию был нанесен удар, и это моментально отразилось на лице. От ярости мысли в голове путались, хотелось сказать ему какую-нибудь гадость, что-нибудь ужасно оскорбительное, но в смятении она выпалила первое, что на язык подвернулось:

– Любовницей?! Интересно, что за радость я получу от этого, кроме необходимости кувыркаться с вами в постели?

Юрий откровенно расхохотался:

– Нет, вы неподражаемы! Другая бы на вашем месте могла изобразить оскорбленную невинность, а вы подходите к вопросу прямо, по-деловому. Итак, что вы за это будете иметь…

Тут Света сообразила, что ее высказывание прозвучало не только цинично, но и двусмысленно.

– Вот что, – поднялась она с места. – Или вы сейчас же выметаетесь отсюда, или… Или я не знаю что с вами сделаю… Да как вы смели предложить мне такое? За кого вы меня принимаете? За проститутку? Так вот, к вашему сведению – я не продаюсь! Убирайтесь, и чтобы я вас больше не видела! И не смейте являться в этот дом, и никаких продуктов нам от вас не надо. Убирайтесь! А если вы еще раз… Я тете Поле все расскажу… – завершила она по-детски.

Шереметьев едва сдерживал улыбку, в глазах плясали озорные чертики, казалось, эта сцена его здорово развеселила. Небрежно кивнув на прощанье, он направился в коридор.

– Гадкий, мерзкий тип! – выкрикнула она вслед и через секунду услышала, как захлопнулась входная дверь.

Ей хотелось ударить кого-нибудь, что-то сокрушить, разбить. Злоба, бушевавшая в душе, требовала выхода. Она кинулась к раковине и яростно принялась мыть посуду. От порывистых нервных движений одна тарелка выскользнула из рук. В сердцах она брякнула об пол вторую и, мрачно глядя на осколки, шептала:

– Гад, сволочь, пижон несчастный…

Светлана была оскорблена до глубины души. Но не словом «любовница». Поведи он дело обычным образом – признания, поцелуи и объятия – возможно, они уже давно стали бы близки. Ее уязвила циничность, с которой он сделал свое предложение. И ведь нарочно повел разговор так, что она, дура, купилась, клюнула на наживку: «Вы хотите, чтобы я стала вашей женой?» От стыда впору сквозь землю провалиться.

Заворочался ключ в замке. Маня? Поднялась одна с коляской?

– Света, я встретила Юрочку, – сообщила подруга, заглянув на кухню. – Он помог мне коляску до лифта поднять.

Юрочка!

Гневно сдвинув брови, чуть не брызгая слюной от злости, Света отчеканила:

– Чтобы я больше ни слова не слышала про вашего Юрочку! Ноги его больше в этом доме не будет. Понятно?

Глядя с удивлением, Маня послушно кивнула. Она раскрыла было рот, чтобы спросить, в чем дело, но подруга строго зыркнула и отрезала:

– Ни слова!

За каких-то два месяца из самого изнеженного, оберегаемого от всех забот члена семейства Ганелиных Света превратилась в хозяйку дома, главу семьи, и слова ее принимались безоговорочно. Если раньше она только и слышала: «Светочка, отдохни, я помою посуду… Светочка, погуляй с ребенком, я схожу в магазин… Светочка, тебе надо развеяться, а мы побудем с Олежкой», то теперь заботы все были на ней, и распоряжалась в доме она.

«Тетя Поля, оставьте ведро, лучше поиграйте с ребенком. Пол я помою, когда вернусь из больницы…»

«Маня, уймись, куда тебе у плиты стоять! Олежкой займись. Я сейчас по магазинам, потом тете Поле передачу отнесу, к маме загляну. Вернусь, сама ужин приготовлю. Не смей ничего делать, а то мне потом в две больницы придется бегать…»

«Сонька, зараза, хоть бы в квартире прибралась, пыль лохмотьями по всем углам! Завтра загляну, чтоб чисто было! И картошки сейчас же свари, мама голодная лежит…»

Вместе с необходимостью следить за всем, думать обо всех, пришло чувство ответственности. Света будто в один день повзрослела: вчера была еще девушкой, мечтала лишь о танцах и развлечениях, но как только забота о большой семье всей тяжестью легла на плечи, она превратилась в женщину, жесткую и строгую. И почему-то все стали ее слушаться. Даже отец, если попадался на глаза, пытался изобразить подобие полезной деятельности: то ведро помойное вынесет, то лампочку вкрутит.

В заботах и хлопотах промелькнула зима. Тетя Поля выписалась из больницы, но чувствовала себя неважно. Получив инвалидность, она вышла на пенсию, тем более по возрасту могла сделать это еще два года назад. Полина Григорьевна сильно сдала. Первое время Света даже опасалась оставлять ее одну дома с ребенком. Впрочем, Маня почти всегда была рядом, вдвоем они худо-бедно справлялись. А Света, обежав магазины, заглядывала в родительский дом и неслась к матери, которую с прободной язвой отвезли далеко, в новую больницу на Поклонной горе.

«До двадцати лет ни в одной больнице не бывала, зато с начала года три изучила, – ворчала про себя Света, выходя на станции метро „Озерки". – Слава богу, метро сюда проложили, а то бы с другого конца города и не доехать».

Следовало поторопиться. Лечащий врач беседовал с родственниками всего один час в неделю. Когда Света добежала до его кабинета, он был пуст. Пометавшись по коридору, ей все-таки удалось отловить врача возле одной из палат.

Доктор сообщил, что состояние больной после операции стабильное, но следует соблюдать строгую диету. Кроме того сказал, что скоро маму переведут в отделение общей терапии, недели на две.

Похоже, придется еще таскаться и таскаться в эту больницу, поняла Света, распрощавшись с доктором и направляясь к маминой палате.

Ольга Петровна лежала, повернув лицо к двери, ждала.

– Здравствуй, доченька. Ты сегодня рано.

Света наклонилась и поцеловала мать в бледную щеку.

– Привет, мам. Я тебе оладий принесла, с клубничным вареньем.