Татьяна Успенская - Главная роль

– Скажи только, будешь спать с Варежкой?

Алесь покачал головой.

– Пока Лиза смотрит на меня… косы у неё… понимаешь… смотрит она.

– Простите, я не опоздал?

Коляш вздрогнул, вскочил.

– Здравствуйте, Пётр Степаныч! Простите, время потерял. Познакомьтесь, пожалуйста, мой друг, мой брат. Алесь, это мой адвокат, у меня до него было дело, это он помог вытащить Варежку. А теперь у него – до меня. Знаете, Пётр Степаныч, только давайте сначала поедим. От голода в башке мутится. Мы с другом тут немного отвлеклись. Только пить мы с ним не можем, мозги блюдём.

– А я за рулём, ребята. Тоже не увлекаюсь.

Все трое набросились на еду. И опять властным шатром накрыли их пьяные, весёлые, требовательные, музыкальные звуки сиюминутной плотской жизни. Собрались здесь те, кому есть чем расплатиться за чёрную икру и ресторанный коньяк, и осетрину с поросятами.

– Ну, Пётр Степаныч, говорите, зачем понадобился. Всё, что смогу, для вас сделаю, уж очень хорошо вы меня в этом тотальном бардаке представляете и защищаете.

Пётр Степаныч вытер салфеткой губы.

– Есть и у меня друг и брат, учились мы с ним с первого класса. Он только женился. А его жена решила организовать семейный детский дом, уж очень ей жалко бесхозных детей, как вы знаете, их сейчас тысячи.

У Алеся ёкнуло в груди. Он перестал есть и жадно слушал:

– Но вот проблемы возникли. Как вы понимаете, мои друзья – не новые русские. И у них нет средств, чтобы создать детям достойную жизнь. Им нужен спонсор. Отдать этому спонсору деньги никогда не смогут.

– Ну и что в этом трудного? Вот он я – их спонсор. Готов ехать знакомиться. Помогу чем смогу. Ну, а второй вопрос?

– А второй… даже не знаю, по адресу или нет. Дом – недалеко от мусорного полигона. Кроме жуткого запаха, много бомжей, сортируют мусор, ну, а с темнотой свободны. Боюсь за детей, не защитят себя. Нужны амбалы с оружием.

Коляш засмеялся.

– Видишь, брат, какие нынче проблемы у тех, кто хочет делать добрые дела: защитники нужны, чтобы можно было те добрые дела делать.

– Да мне бы парня с женой, он охранял бы и помог бы с огородом, а она бы с детьми помогала.

– «Нет проблем», как говорят нынче американцы. В этом мы должны с них брать пример. – Коляш сорвал с шеи галстук. – Дайте пару деньков, Пётр Степанович, думаю, найду.

В странное состояние впал Алесь. То никого к душе не встречалось на его пути, то один за другим – из того же теста, что и он. И родство с Петром, лет на тринадцать-четырнадцать постарше него, и Коляш… снятся ему, но что-то тут такое происходит, за этим щедрым столом, что расправляет его жизнь и душу. И Лиза сидит за их столом – по левую руку от него. А от Коляша по левую руку – Варвара.

– Ты чего улыбаешься? – улыбается ему Коляш.

Алесь пожимает плечами, боясь расплескать то, что сейчас созидается здесь двумя особыми мужиками, озабоченными судьбой брошенных детей.

Всю дорогу на репетицию Гоги молчит.

Он не просит прийти к нему в комнату, когда Аня уснёт. Лишь издали подростком робко поглядывает на неё.

Тихо звучит Моцарт. Гоги любит музыкальный фон к спектаклям и разговору. А теперь вот – к молчанию.

Алесь сидит сзади – её тыл. Почему вдруг снова с воцарением в доме родителей он взорвал её налаженную жизнь? Она не видит его, лишь чувствует: в ней – безветрие, не дрогнет ни один нерв.

Звонит мобильник.

– Лиза, я нашёл спонсора. Можно мы вечером приедем?

– У Гоги спектакль.

– Он же в девять тридцать кончится. Мы приедем к десяти. Мы ненадолго.

С детства она грезила с открытыми глазами. Перед ней доска с рядами действий задачи, или актёры с чужими лицами, а она видит тропу в горе, по которой взбирается, хватаясь за кусты, и жилистые не ломаемые стебли, а она слышит мысли партнёров, ощущает их обиды и боль.

Во время репетиции никак не может Лиза поставить заслон бьющей через край энергии радости Комика. Шагнула к нему – должна в любви ему объясниться – и отшатнулась.

Ещё при Алесе любила приносить Анатолию яблоки, пирожки, бутерброды – ей нравилась его радостная благодарность. И в голову не приходило, что вовсе не отцовские чувства у него к ней. По возрасту он даже постарше отца. По Гогиной пьесе ей надо любить Комика как мужчину. А её его любовь, его радость парализуют – не может из себя выудить не только чувства к нему, но и слова роли: топчется беспомощно.

Рядом, на сцене, Гоги, и это её внезапное «ты», открывшее ей самой суть её отношения к Гоги, вырвавшееся из подспудности, из таинственного подсознания. Увидела родинку в углу Гогиного рта и почти незаметную щербинку между передними зубами. «Ты говори… приказывай, что я должна делать»… – просит она. И в ту же минуту отворачивается от Гоги.

Алесь дарит ей в день рождения двадцать пять роз по числу лет. Слов он говорить не умеет, смотрит настороженно: нравятся розы ей?

Можно любить двоих?

При чём тут Алесь?

Она должна любить Комика!

Гоги для неё написал пьесу, поверил в неё: она может перевоплотиться в любого! Пусть Гоги остаётся за спиной, а она должна увидеть копну волос Комика, его неосторожную преданность. Как играть любовь?

Фаина Раневская упала в обморок, когда услышала голос Василия Качалова, в которого была «влюблена до одурения», фотографии которого собирала, которому писала письма, никогда не отправляя их, которого поджидала у ворот его дома.

При виде Комика в обморок не упадёшь. Её героиня не наивная девочка-провинциалка – актриса со стажем. Да и Комик не великий актёр. И не молод! Как же наполнить себя любовью к нему?

Почему она должна любить его?

Но Лиза закрывает глаза и в себе начинает создавать Гогину героиню, она любит Комика. Не Гоги, не Алесь. Только он, немолодой. Током бьёт, когда касается её руки. И от его голоса её бьёт током. Она отшатывается от него. Это она должна генерировать электричество, не он.

Пожалуйста, Гоги, перепиши роль! Никак не могу войти в образ. Так легко всегда это получалось! И в продавщицу входила как в собственное тело, и в старуху. Гоги, слишком много ты наваливаешь на меня. Потуши Комика, Гоги, дай мне твоей руки коснуться. Дай мне голосом заставить тебя вздрогнуть.

И Лиза отстраняется от Комика, идёт к Гоги – объяснить, попросить его. Не может она сейчас быть актрисой.

Почти дотронувшись до него, отдёргивает руку.

– Стоп! – должен крикнуть Гоги, а Гоги молчит. Но он услышал, как она кричит ему: «Перепиши пьесу! Уведи меня от Комика!»

– Ты же актриса! – Анатолий в панике бежит к ней и за плечи поворачивает к себе, чтобы она не смотрела на Гоги. – Ты же блестящая актриса! Сыграй! Хоть раз в жизни смотри на меня!

Анатолий трясёт её за плечи, и она ощущает его тоску и его невостребованность. «Да он совсем ещё молодой, на Алеся похож: такой же внутренний, такой же инфантильный, не умеет говорить слова», – твердит себе Лиза. И робко смотрит на него. Он отступает перед её взглядом. Теперь она идёт к нему. А он пятится до места их мизансцены. Теперь она своим электричеством касается его руки и рвущимся голосом говорит: