Сергей Кумыш - Как дети (сборник)

В метро его, как правило, не узнавали, а он, уткнувшись в книжку (тем летом это была «Госпожа Бовари», которую он перечитывал уже не знаю в какой раз), ездил на съемки и со съемок, в театр и домой и, наверное, наслаждался вновь обретенной свободой. Тогда нам с братом было не совсем понятно его поведение, мы это считали скорее причудой. Впрочем, на причуды, по нашему мнению, он имел полное право.

На даче папа позволял себе почти ничего не делать. Весь следующий день после нашего приезда он переходил из комнаты в комнату, периодически замирая с книгой то в кресле, то на диване, то за обеденным столом. Иногда он выходил с сигаретой на крыльцо и подолгу смотрел на лес, то шумящий под внезапными порывами ветра, то обманчиво спокойный. Пару раз он брал с собой книгу, если не мог оторваться.

Наверное, любовь к чтению – одна из немногих привычек, перешедших ко мне от отца. Театр никогда не оказывал на меня того гипнотического действия, какое оказывал на брата. Курить я тоже не начну никогда, в этом я уверен. Любовь к книгам и тишине – вот два главных качества, которые я сумел перенять. В остальном же я не очень похож на родителей, даже внешне. В детстве, когда брат хотел меня позлить, то говорил, что он – единственный ребенок в семье, а меня подбросили цыгане.

К чтению я пристрастился сразу после того лета. Вспоминал, что за книги читал отец, и глотал их одну за другой. Самой первой была «Госпожа Бовари». Я многого в ней не понял и потом, как и папа, несколько раз перечитывал. Правда, причины на это у нас были разные: папа возвращался к ней ради удовольствия; я же вгрызался в текст, чтобы в этой книге ничего не осталось без моего внимания.

Но в тот первый раз мне не нужно было много понимать, мне просто было важно таскать ее повсюду с собой, не расставаясь ни на минуту.

Мама была самой настоящей хозяйкой. Папа оставался главой семьи. Но основные домашние заботы доставались маме. Не знаю, уместна ли такая параллель, но если сравнить нашу семью с британским парламентом, то папе досталась бы роль королевы, а маме – премьер-министра. Она ничего не решала без папы, но при этом решала все в основном именно она.

Папа мог позволить себе быть мягким и рассеянным, мог случайно забыть какую-нибудь важную дату или не вспомнить в нужный момент про счета за электричество. Мама не забывала ничего и, как говорится в старых романах, вела хозяйство, никогда при этом не претендуя на первенство.

Трудно представить, но ей каким-то образом удавалось не выделяться на папином фоне, когда мы были, например, в гостях или на праздниках у него в театре. Почти невозможно рядом с таким человеком, как папа, оставаться незаметным, учитывая его постоянную потребность растворяться, становиться частью фона, когда на него не направлена камера или софит на сцене.

Именно мама каждый раз возвращала его к реальной жизни, делала этот мир видимым для него, а папу – видимым для мира. Но она никогда не пыталась сделать или сказать что-то за него, если в этом не было необходимости.

Вот и в тот наш приезд на дачу она дала папе привыкнуть к отдыху, к этому позабытому из-за постоянной работы состоянию. Она готовила еду, находила места для привезенных с собой вещей. С самого первого утра дом был именно тем местом, где папа мог ни о чем не думать. Все это была ее заслуга. Мама отвечала за уют. Папа, брат и я были теми, кому этот уют был необходим.

На второй вечер к нам пришли гости. Пожилая пара, оба в прошлом актеры. Теперь же он преподавал где-то актерское мастерство, а она просто была рядом с ним.

Они привели с собой собаку, огромную, похожую на белого медведя южнорусскую овчарку, которую, по понятным причинам, не пустили в дом. Несколько раз за вечер я выходил во двор, выносил ей что-нибудь со стола, гладил, разговаривал, – словом, попытался за пару часов стать ее лучшим другом. Боюсь, у меня это не получилось. Хотя за еду собака была благодарна и даже пару раз меня лизнула.

Возвращаясь в дом, я видел брата, пожирающего глазами старого мастера, родителей, что-то отвечающих гостям. Он, казалось, был способен говорить только о профессии. Она периодически одергивала его, как мальчишку, не давая чрезмерно увлекаться, напоминая, что в жизни есть и другие темы для разговоров. Может, они и не были великими, но уже тогда мне было понятно, что это люди, у которых многое из запланированного сбылось, и теперь им есть что вспомнить и рассказать. От всей души я желал родителям однажды стать такими же. Конечно, не скоро; но эти похожие друг на друг старички (теперь я понимаю, что тогда они не были такими уж старыми) – это то, к чему стоит стремиться.

В сумерках, провожая гостей, мы вышли с ними за калитку. Немного постояли, глядя им вслед. Собака, убежавшая вперед, виляла хвостом, вынюхивая что-то у края дороги.

Весь третий день шел дождь. Утром мы проснулись особенно поздно и услышали стук капель, разбивающихся о землю, журчание воды, стекающей в канавы. Сразу стало понятно, что это надолго.

Одна из моих детских фантазий: из-за сильного дождя или снегопада мы оказываемся заперты в собственном доме. В нашем распоряжении только два этажа, несколько комнат и небольшой запас еды. Как будто это даже не дом, а остров, настолько маленький, что по нему толком не прогуляться. Или корабль, севший на мель, ожидающий прилива.

В моих мечтах это всегда было очень здорово – оказаться отрезанными от остального мира, хотя вот они, соседские дома, только выйди за калитку. Мне казалось, что это сплотит нас еще сильнее, что мы будем проживать долгие-долгие часы, как будто стоим вахту. Что мы найдем новое применение привычным вещам и самые обыденные домашние дела обрастут неведомым смыслом.

Открыв глаза, увидев мокрые оконные стекла и пасмурное небо без единой бреши, я понял, что моя мечта сбылась. Мы заперты в доме на неопределенный срок, пока дождь не закончится. А закончится он, судя по всему, очень и очень нескоро.

Но то, что казалось мне долгожданным приключением, как вскоре выяснилось, не волновало и не влекло остальных с той же силой. Родители выглядели уставшими, брат откровенно скучал.

Я хотел придумать какое-нибудь интересное занятие, которое поможет нам пережить происходящее. Но это был всего лишь дождь. И единственное, что от нас требовалось, – ждать, когда он пройдет.

Мы поиграли в настольные игры, пока это всем не наскучило, в первую очередь мне. Иногда кто-нибудь из нас замирал, прислушиваясь, не стихает ли шум воды, или подходил к окну, высматривая просветы на небе. То есть все вроде было, как я и хотел, но в этом отсутствовала значительность. А пережидать дождь просто так – ну что в этом особенного.

Вскоре все стали разбредаться по дому, не зная, чем себя занять.