Дарья Крупкина - Шрамы, что мы выбираем

Не пытаясь вытереть испачканную в крови руку, Анабель поднялась и направилась в свою комнату.

Там висело большое зеркало. Купленное на одном из лондонских Блошиных рынков, оно занимало значительную часть стены рядом с кроватью. В массивной раме оно казалось невероятно старым, хотя Анабель подозревала, что само зеркало гораздо новее этой рамы.

Остановившись перед ним, девушка несколько секунд смотрела на свое отражение, потом аккуратно приложила к стеклянной поверхности ладонь, будто хотела вытереть руку. Но вместо этого оставила только размытый отпечаток.

– Ты хочешь, чтобы кровь была повсюду?

Девушка вздрогнула:

– Разумеется, нет. У нее не очень приятный запах.

Послышался смешок. Потом что-то, отдаленно напоминающее шелест, и Анабель наконец-то подняла глаза на зеркало, на раме которого все еще лежала ее рука. Как она и ожидала, на нее смотрело вовсе не собственное отражение, а знакомые серые глаза на бледном лице среди вороха светлых волос.

– Здравствуй, Лукас. Долго же ты ждал, чтобы вернуться.

– Все имеет свой срок, моя дорогая.

Она боялась пошевельнуться, хотя знала, что это никак не повлияет на отражение. Если Лукас решил прийти, то уже не уйдет так просто, по крайней мере, не в эту ночь.

– Я вижу, теперь у обоих братьев по призраку и кошмару.

– У каждого собственное привидение.

– А я – твое любимое.

Анабель улыбнулась и кивнула. Разумеется, Лукас был ее призраком. Он всегда был ее. Что бы не происходило, как бы все не оборачивалось, он всегда был ее и только ее. И он знал это – знал при жизни и, разумеется, не забывал после смерти.

– Тебя сложно забыть, – согласился Лукас, прочитав ее мысли. – Ты знаешь, я бы никогда не смог.

– Но ты мог попытаться.

Он не ответил. Только его ладонь поднялась с другой стороны зеркала, как будто он хотел протянуть руку, коснуться Анабель. Но остановился рядом с рамой, его пальцы только опустились на ее ладонь.

– Ты ведь знаешь, это кровь твоего брата, – сказал Лукас.

Анабель кивнула. Она прикрыла глаза, ощущая холодное, но неуловимо знакомое прикосновение.

– Да, это кровь Винсента. Что с ним происходит?

– Он перешел грань, которую не стоило переходить. Но ты же понимаешь, твой брат слишком восприимчив, чтобы пройти мимо подобной ночи. Мимо подобной обстановки.

– Он скоро вернется. А почему вернулся ты?

– Мне захотелось. Разве ты не помнишь?

Анабель открыла глаза, чтобы встретиться с прямым, слегка насмешливым взглядом серых глаз. Ладонь Лукаса в последний раз скользнула по ее испачканным в крови пальцам и исчезла внутри зеркала.

– Разве ты не помнишь, моя дорогая? Значение имеют только наши желания.

Винсент даже не удивился, когда дверь второй палаты вывела его в собственную ванную. Его удивил только тот факт, что в ней откуда-то появилась вторая дверь. Даже не обратив внимания на слабо колышущуюся темную жидкость, Уэйнфилд направился к новопоявившейся двери.

Это был лабиринт. Состоящий из странной темной субстанции, которая колыхалась почти также, как жидкость в ванной. Винсент сделал осторожный шаг вперед, не обращая внимания на то, что давит подошвами цветы, усеявшие то, что должно быть полом. Дверь за спиной захлопнулась, но Уэйнфилд не стал оборачиваться: он знал, в обратную сторону прохода нет, можно двигаться только вперед.

Когда братья учились в школе, был у них один знакомый, то ли Джон, то ли Дон. По имени его никто не звал, он был известен исключительно как Умник. Он был ходячей иллюстрацией к представлению о том, как должны выглядеть умники: маленький, щуплый, с большими очками и знающий абсолютно все. Много лет спустя он превратился в привлекательного молодого человека, сменил очки на линзы, увлекся спортом и сделал головокружительную карьеру в юриспруденции – Уэйнфилды не раз пользовались его услугами, и он навсегда стал мистером Рэнфилдом.

Как ни странно, в школе Умника тоже любили. Видимо, за его чувство юмора и за то, что он рассказывал не скучные факты, а интересные и познавательные вещи. Вместе с Винсентом они играли в настольную игру «Змеи и лестницы», которую все остальные почему-то очень не любили. И как-то во время нее Умник рассказывал о лабиринтах. О том, из чего они состоят и как из них выбираться. Было несколько способов, но Винсент запомнил только самый простой – потому что позже применял его на садовом лабиринте в доме каких-то знакомых родителей и остался в полном восторге.

Винсент подошел к стене лабиринта. В тусклом свете невозможно было определить, из чего она состоит, но по виду напоминала кусок колышущегося свежего мяса.

Простой алгоритм. Правило одной руки.

Поморщившись, Винсент поднял правую руку и прикоснулся к темной жиже. На ощупь стена оказалась холодной и влажной. Не отрывая ладони, он пошел вперед, стараясь смотреть под ноги, а не вокруг. И не обращать внимания на пульсирующую боль в руках, где бинты давно пропитались кровью.

Быть в одиночестве казалось непривычным. Странным. Не естественным. И хотя Фредерик знал, что ему стоит делать, он никак не мог сосредоточиться. Даже призрак Дианы исчез, а он продолжал сидеть на полу, прислонившись спиной к стене, и слушать собственное дыхание в мерцании пентаграммы.

Сами собой всплывали картины ночи больше года назад, когда погиб Лукас. Но Фредерик не сомневался, что дело не только в том. Не только в Лукасе.

– Элиза, – прошептал Уэйнфилд одними губами.

Ему показалось, будто лица коснулся легкий ветерок, но в остальном в комнате ничего не изменилось. Не возникло очередного силуэта с перерезанным горлом, не явилось лицо или что-то подобное. Даже голос в голове не возник. Но Фредерик знал, что таинственный призрак его слышит и слушает.

– Элиза, – повторил он увереннее. – Ты ведь сестра Кристины, правильно?

– Да, – прошелестел ответ. – Не бывает ничего случайного.

О да, в этом Фредерик не сомневался.

– Почему ты пришла именно ко мне?

– Ты и твой брат очень восприимчивы. Но у него собственные кошмары и призраки. Ты был чист, поэтому я выбрала тебя.

– Почему мы?

– Потому что вы наиболее близки к ним.

– К ним?

– К Лукасу и Кристине. Ты готов меня выслушать?

Как будто у него был выбор. Фредерик в этом сильно сомневался, к тому же, он хотел знать, что здесь все-таки происходит. Что такого связывает – или связывало – Кристину и Лукаса, какого черта делают все призраки вокруг, и когда, наконец, закончатся кошмары. Слишком много вопросов. Слишком много ответов хочет узнать человек, который даже о смерти друга не желает говорить правду.

– Да, – твердо сказал Фредерик. – Я слушаю тебя.

Все разошлись, и это начинало раздражать. Кристина почти физически чувствовала, как каждый из находящихся в доме сидит по одиночке и сходит с ума по-своему. Только ее пока не трогали никакие призраки, не было в прошлом страшных тайн и вообще закрадывалось подозрение, что она попала сюда по ошибке. По какой-то дурацкой нелепой ошибке.