Хельга Графф - Нигерийский синдром

Наконец путешествие завершилось. Мы с Иваном и четырьмя местными жителями остались охранять колонну, а док вывел из машины Флетчера и, не снимая с его глаз повязку, повел к тайнику, где тот должен был вместе с нашими пересчитать деньги и отдать своим людям в Москве приказ о передаче такой же суммы в руки Петровича. В своих волнениях я была не одинока, видела, что и Ванька не в своей тарелке. Флетчерские бойцы смирно сидели в своих «тачках», а мы с нетерпением ожидали, когда же всё закончится. Прошло уже два часа, но никто и не думал появляться. Что там такое, может, что-то сорвалось? Меня уже охватила паника, когда ровно через три часа двадцать минут послышался шум мотора и показался наш, поистине драгоценный, слегка помятый грузовик, за рулем которого сидел доктор Банда. Рядом, уже без повязки на глазах, устроился очень довольный Флетчер. Стало понятно, что к нашей великой радости обмен прошел успешно и деньги в Москве получены в полном объеме. Мы сняли с боевиков повязки и вернули им оружие, затем, дружелюбно пожав всем руки, попрощались с британской стороной, нашими «зверскими», но милыми попутчиками, охранявшими дорогостоящий груз в течение этих нескольких тревожных дней, и… «бабками», добытыми с большим трудом потом и кровью. Напоследок Норман похвастался:

– Если когда-нибудь возникнет необходимость, обращайтесь! Надеюсь, вы убедились, что я, как сказал вам ранее, умею держать данное слово!

– Как, впрочем, и мы! – парировал Иван.

Едва дождавшись исчезновения каравана за поворотом, мы поспешили к нашему опустевшему тайнику.

Усталый, но счастливый Олег встретил нас со словами:

– Всё, отстрелялись! Теперь можно и напиться!

– Как прошло? Петрович получил «бабки»? – с интересом спросила я.

Олег посмотрел на меня, как на больную, а за него ответил Рич:

– А как ты думаешь, Олечка? Кто бы в обратном случае отдал англичанину грузовик?

– Всё в порядке, – подтвердила Рита, – мы свободны… слава богу!

Я не стала обижаться на Олега, а была счастлива от того, что моя странная, сумасшедшая и почти неосуществимая идея превратилась в реальное дело, завершившееся триумфальной победой ветеранов спецслужб над отмороженной африканской мафией! Было от чего тронуться умом! В конечном итоге, осознав, что всё благополучно, без проблем и потерь закончилось, мы ринулись в объятия друг друга. Ситуация была сродни той, как если бы ты шел по краю пропасти, имея шанс свалиться вниз, свернув себе шею, но неожиданно попал на широкую, безопасную дорогу подальше от края бездны, понимая, что угрозы для жизни больше нет! В селение Рича возвращались в состоянии истерической эйфории, наверное, еще и потому, что уже послезавтра, как пообещал Олег, едем домой!

Весь вечер мы провели в обществе жителей деревни и алкоголя, несмотря на то, что в этих краях это совсем не приветствуется. Наша команда устроила настоящий праздник: с музыкой, песнями и танцами. В разгар общего веселья ко мне подсел папаша Банда, пытаясь соблазнить и оставить, очевидно, в качестве восьмой жены. Он радостно и игриво треснул меня по плечу, что-то лопоча на своем, непонятном туземном языке. Потом, цепко ухватившись своей тощей мозолистой пятерней за мою худую коленку, сладострастно засмеялся, обнажая свой последний оставшийся в живых зуб. «Ты смотри-ка, а этот неутомимый старикашка – Чингачгук, однозубый нахал – неимоверный шалун», – подумала я с усмешкой и представила себе, какое же количество наших мамаш с радостью оказались бы на моем месте невесты, подставляя не только коленки, но и кое-что посущественней, чтобы оказаться в качестве восьмой, но любимой жены, пусть и туземного, но богатейшего дедушки! Я аккуратно отодвинула его блудливую ручонку и сказала:

– Не шали, дядя! У тебя уже есть семь, думаю, для тебя вполне достаточно!

– Камдарам ся! – ответил старик и добавил: – Тусикуку кимдо!

– Вот тебе и тусикуку! Ты думаешь, я понимаю, что ты там болтаешь? Увы, нет!

– Ки сяй, ки сяй! – радостно закивал развратник. – Бундурука мангу! – потом, вновь пытаясь ухватиться за мое многострадальное колено, страстно зашептал: – Кундусюк кила бра… банки!

Эх, дедуля, мне бы твои проблемы!

– Слышь, Марго, – позвала я Риту, – иди-ка сюда!

Через пару минут раскрасневшаяся подруга оказалась рядом с туповатой и более чем непонятливой «любовной» парочкой, по ходу шепнув: «А мы с Иваном танцевали!»

– Спроси, чего хочет от меня этот древний потаскун, а то я совсем не понимаю, что он там мычит!

Рита задала старику вопрос, который сразу ответил ей скоропалительной тирадой. В конце пламенной речи Рита засмеялась и перевела:

– Тебя хочет, готов жениться и сделать главной женой, а если захочешь, выгонит всех остальных, и ты будешь одной единственной… ой, – смутилась она и глазами указала на одежду старика.

Мама дорогая! Прикид деда ниже пояса затопорщился и встал колом. Ну ни фига себе, и это в восемьдесят семь лет?! Я едва не расхохоталась, но чтобы не обижать влюбленного «джигита», взяла себя в руки и строго ответила:

– Передай ему, что у него отличные жены, одна Акват со своим коронным «Фуфу» чего стоит! А у меня есть свой старик, который ждет меня. И еще объясни, что у нас мужчины, правда, не все, имеют одну женщину, которая тоже имеет одного мужика, впрочем, опять же не всегда!

После слов Марго старикашка Банда погрустнел. Потом, словно задумавшись, пошарил в своей просторной одежде и, через минуту что-то выудив, застенчиво сунул мне в руку. Затем поспешно встал и слишком стремительно и энергично для своего почтенного возраста растворился в темноте озаряемого праздничными кострами селения. Я посмотрела на предмет, который он мне вручил. На ладони лежал странный продолговатый, непрозрачный светлый камень величиной с фалангу пальца взрослого человека, и каким-то шестым чувством я вдруг поняла, что за удивительный подарок сделал мне любвеобильный престарелый поклонник. Алмаз – невероятно большой и бесценный!

Еще полночи мы веселились с Маргариткой в хижине, вспоминая все наши приключения, а под утро я услышала всхлипывания и тихий плач! Встав с постели, подошла к ее лежанке, присела рядом и погладила по голове.

– Что ты… Рита? Что случилось?

Подруга повернула ко мне мокрое лицо и, заикаясь и давясь горькими слезами, прошептала:

– Завтра уеду… а от Экина у меня ничего не осталось… ничего… – и она, едва сдерживая рыдания, заплакала вновь, потом, словно в ее голову пришла какая-то идея, схватила меня за руку и с яростной настойчивостью попросила:

– Катя… Оля, пожалуйста, прошу тебя… умоляю, можно я заберу из дома ту фотографию с сыном… это единственное, что осталось на память о нем, и его игрушку… мишку, ну, пожалуйста! – как заведенная, повторяла она, и ее лицо исказила мучительная гримаса.