Станислав Савицкий - Самоучитель прогулок (сборник)

Эти мысли промелькнули в моем сознании, пока я изумлялся, с какой уверенностью в моей скифской персоне девушка на ресепшене нашла врага нации на одно утро. При том что США я знаю мало, начал ездить туда достаточно поздно, бываю в этой стране нечасто и всего на неделю-другую. Приняв плату за телефонные звонки из номера, она закончила свой митинг контрольным в затылок: “C’est pas les Etats-Unis!” Я был последним, кто мог в этом усомниться.

Смешная гостиница была у подножия Монмартра, рядом с рынком тканей и Музеем наивного искусства. В ней тоже все было comme il faut: приличный номер, реактивный лифт, 30 каналов по TV, вежливый персонал. Вот только подойти к ней каждый вечер было приключением. Вечно какой-нибудь общительный парень арабской наружности норовил завязать разговор и явно с этого что-то хотел поиметь. Особенно не нравились эти хмыри моей подруге, не допускавшей возможности существования этого антропологического типа в этих широтах. Впрочем, были они трусливы и безобидны.

Любимая моя гостиница в Париже – на юго-востоке, в 13-м аррондисмане, на Tolbiac. Вокруг квартал, где с шестидесятых живет много китайцев и вьетнамцев. Здесь парижский Париж, туристы сюда не добираются. Жизнь в таких местах идет своим чередом, тем интереснее подстроиться под ее ритм. В гостинице все немного по старинке, как в фильмах 60-х. Хотя она двухзвездочная, комнаты просторные, обои выкрашены в светлые тона, лестница винтовая, широкая, в форме овала, ступеньки выкрашены разным цветом. Лифта нет. Зато на дверях старые замки, которые давно вышли из обихода и которые можно открыть пальцем. Окна смотрят на тихую улицу с китайским рестораном и на авеню, уходящую к южным воротам города. Дом построен углом, как знаменитый «утюг», и моя любимая комната – как раз угловая, сужающаяся от двери к ванне, как корма корабля. Из нее открывается вид на окрестные радости: брассери наискосок, булочная напротив, китайская сувенирная лавка.

Возле ресепшена не дремлет черно-бурый кот Гринго. Он вырос на моих глазах, от приезда к приезду. Гринго хозяйничает на правах знатного мышатника: бродит по лестнице, заглядывает в комнаты, дрыхнет, развалившись на столике кафе, а когда погожий день – на столике в треугольном дворике, где уютно завтракать. По ночам Гринго рьяно мышкует. Когда дежурит главная распорядительница, с расстановкой отчитывающая персонал за лоботрясничество, у ресепшена образуется вислоухий пес Кушка. Его так назвали, что было «у» в имени, а почему на славянский манер – никто уже не помнит. Дружелюбная, добрая старина, норовит уткнуться носом в брючину и оставить расползающееся на глазах мокрое пятно. Иной раз облает кота, но тот лежит на столе и даже не смотрит в его сторону. Пес редкой породы: одни его видят, а другие нет. Те, кто видят, удивляются тому, что Кушка носит на шее фуляр, причем каждый день – новый.

Прежде чем идти в Лувр, присмотритесь к публике, которая толпится во дворе, вокруг пирамиды. Пройдите к Триумфальной арке, к Карусели. Среди туристов, которых в Париже всегда предостаточно, вы заметите интересных людей. Летом они продают охлажденную воду. В холодное время года – каучуковых монстриков, которых они подбрасывают высоко в небо, и те падают, суетливо подмигивая разноцветными огоньками. Сколько-то продавцов буклетов и книг о Париже тут тоже есть всегда. Карманников и мелких воришек вы сразу вряд ли заметите, и если повезет, они вас минуют. Впрочем, может и не повезти – тогда заметите после всего, как писала Анна Андреевна Ахматова.

В глаза вам бросятся Людовики XIV. Официально их три. Лучше всех Дима, он из Козельска, учился на искусствоведении в местном Педе, даже выставки организовывал в ДК, но потом уехал в Париж и нашел себя в другом. Он приветливый, даже немного слишком приветливый для Короля-Солнца. Щедр и широк душой – по-царски. Размах в нем есть. Безобразий не спускает. Если что не так, тут же осадит.

Еще есть Его Величество из Румынии, из Сибиу. Он симпатичный, но депрессивный, часто ходит мрачнее тучи, страшно к нему подступиться. Какая-то тоска его изводит, что-то тяготит, наверно, в королевстве что-то неладное или англичане перестали поставлять двору виски. Нередко выглядящий глубоко озабоченным, он вызывает сострадание у любого, кто ведет неравный бой с зеленым змием ради жизни на земле.

Третий Людовик слишком суетлив. Всегда высчитывает какуюто выгоду, что-то на что-то выменивает, мухрыжничает. И ходит как будто вприпляс, не чинно танцует, а вертится, подпрыгивает на ходу и тянет шею к туристу, выгибаясь всем туловищем. Он, кажется, поляк, а может, из местной кузницы кадров. По-французски говорит почти без акцента. Может быть, актер, подрабатывающий пару раз в неделю. С таким монархом будущее Франции небезоблачно.

Пару раз у Карусели подходила ко мне Мария Антуанетта. Однажды в сумеречный промозглый день, ближе к вечеру шел я в задумчивости через Тюильри, выпив изрядно, но следовал строго по фарватеру. Сначала я обрадовался, что вот и у меня, наконец, начались видения. Не все же только бодлерам, нервалям да одилонам редонам грезить наяву?! Подготовительный тренинг я, так сказать, прошел. Париж исходил за все эти годы вдоль и поперек, сейчас, например, топчу угодья бодлеровского лебедя. Однако вступив в разговор с медиумическим телом, я быстро понял, что новых подробностей о тяготах революции не узнаю. Все было очень галантно, хотя и не без неловкости. Я мог расплатиться прямо на месте, и мы могли уединиться где-то в подземном моле под аркой, где меня посвятили бы в таинства нарядов XVIII века. От такого заманчивого предложения сложно было долго отказываться, и я хотел было сказать, что бойцы нашего отряда обожают путешествия в мир прекрасного и удивительного. Но тут мне в темечко врезался каучуковый болванчик и, подмигивая красным, влип в песчаную дорожку. Его хозяин, отвлекший меня от императрицы, предложил приобрести эту невидаль по крайне выгодным демпинговым ценам. За эти мгновения прекрасная незнакомка наладила исторический диалог с другим зевакой, кажется, американцем – мужиком в спортивно-охотничей куртке, джинсах и бейсболке с надписью Wisconsin. Не без сожаления я вынужден был признать, что неотразим не я, а этот бодрый бокастый огурец. Наши войска отступили под натиском неприятеля, счастливо избежав таким образом незапланированных трат, долгих объяснений и славы блядунов.

Другой раз шел я мимо Лувра – и опять Мария Антуанетта. Та же или другая – не знаю. Я выпил немного, но того, что выпил, было достаточно для того, чтобы краски будней сразу повеселели. Ее величество попросило меня разменять 50 евро, да помельче. Я так расстроился, что на фоне других туристов, осаждающих Лувр, гожусь разве что на то, чтобы греметь мелочью, как разменный автомат, – что прошел мимо, ничего не ответив. По французским меркам бестактность. Нехорошо. Стыдно. И чтобы еще сильнее меня пристыдить, жизнь преподала мне дополнительный урок вежливости. Ко мне подошел дядька с тремя банками черной икры в руке: