Надежда Нелидова - Бумеранг

Как было в моём случае. Вскоре после того дня, что мы виделись с Яной, нам привезли машину берёзовых дров для бани, свалили жёлтой душистой кучей. Мы дружно взялись таскать их и складывать в поленницу. Больше всех радовалась, суетилась и путалась под ногами наша собака Кэрри. Ей уже двенадцать лет, по собачьей метрике это солидные годы, лет под шестьдесят, загривок весь седой. Но ведёт себя как взбалмошная девчонка.

Она крупными прыжками носилась взад и вперёд, припадала к земле, приглашая к игре, потом вскакивала, с рычанием трепала поленья, таскала по всем двору и даже пыталась их зарыть в землю.

Когда я нагнулась за очередной порцией дров, расшалившаяся Кэрри с разбегу брякнулась передо мной, игриво кося вишнёвым хитрющим глазом. Потом всеми своими пятьюдесятью килограммами дурашливо подскочила – и лбом, тяжёлым, твёрдым и крепким, что твоё полешко – въехала мне в скулу. По-моему, аккурат в то же место, что у Янки. Слава Богу, не в глаз.

– Вот это синячище! Точно месяц не пройдёт, – по мере сил ободряли домашние, накладывая примочки. Какое месяц, у меня завтра важная встреча с предпринимательницей – известным в городе хлебопёком! Несколько слоёв тонального крема и пудры, тёмные очки, шляпа глубоко на брови. Вот когда пожалеешь, что вуаль не в моде. Носовой платок, который я как бы нечаянно буду прижимать к щеке, словно у меня болит зуб… Точно, пусть думают, что у меня болит зуб!

Всё прошло отлично, предпринимательница ничего и не заметила. Только в конце встречи, совсем не в тему, покачала головой своим мыслям и, вздыхая, неопределённо подытожила:

– Гады эти мужики…

Город маленький, и в тот же день последовало несколько сочувственно-негодующих звонков от приятельниц.

– Ты этого так не оставляй. Ударил раз – войдёт во вкус, будет всегда поднимать на тебя руку.

– Главное, не пори горячку. Бьёт – значит любит. Когда будет каяться, меньше чем на цепочку с кулоном, в виде отступного, не соглашайся. Из мужиков в это время верёвки можно вить.

– А я своему сразу отпор дала, – делилась третья подруга.

– Это как? – обречённо поддержала я игру. Всё равно, чем красочнее я описывала: как нагнулась за охапкой дров, как глупая Кэрри со всей дури подпрыгнула, как из моих глаз посыпались искры – тем больше скучнели подруги. В их вежливо-терпеливом молчании слышалось: «Рассказывай, рассказывай…»

– Однажды напился, полез с кулаками, – объяснила подружка. – Я взяла кухонный нож и говорю: тронешь хоть пальцем – убью, пусть даже спящего во сне. Это первое средство в таких случаях. Мужики, которые дерутся – они же страшенные трусы. С тех пор – ни-ни.

– Весело вы живёте…

Спустя месяц, пройдя все положенные стадии цветов – от грозового фиолетового до неспелого лимонного, – синяк прошёл, и я была уверена, что искупила вину перед Яной и Борисом. Но тут ещё раз – видимо, для профилактики, чтобы хорошенько запомнила – шандарахнулась так, что первый случай был просто цветочки по сравнению с этим.

У нас по краю огорода проходит общая газовая труба (называется: участок с обременением). Чтобы не пропадать земле, насадили там малину – себе на беду. Потому что все любители малинки про невидимую в зарослях трубу забывали и непременно об неё стукались различными частями тела. Но не сильно: почешут больное место, ругнутся – и дальше обирают ягоду. Все, кроме меня.

– И как это можно забывать о трубе? – искренне удивлялась я. – Вот у меня, как в малинник вхожу, в мыслях уже на уровне рефлекса заложено: осторожно, труба!

После чего, залезши под трубу за крупными, с пол-ладони, рассыпчатыми ягодами, я глубоко задумалась о чём-то и резко встала. На уровне рефлекса. Под трубой.

Удар пришёлся по надбровью. Стодвадцатимиллиметровая в сечении, на бетонных подпорках, труба от мощного удара загудела и завибрировала по всему участку. Вот мало что в тот момент помню, а гудение и вибрацию толстой трубы помню отлично. Над бровью образовалось что-то живое и горячее, и это «что-то» под кожей начало стремительно расти, наливаться, набухать и тяжелеть, как гирька. Пока я, обливаясь слезами от страха и боли, подвывая, неслась в дом в ванную, «гирька» странным образом обогнула глаз и стекла в многострадальную скулу.

Когда я приложила все случившиеся на пути холодные металлические предметы, а также намоченный в холодной воде платок, и осмелилась взглянуть в зеркало…

Мама родная! Видик был такой, будто под глаз впрямь засандалили гирьку грамм на двести. Вот вы думаете: есть один цвет, чёрный. А я вам авторитетно заявлю, что у чёрного имеются десятки богатейших и тончайших оттенков – от зеленоватого до сливового, – и все они причудливо переливались и менялись у меня на глазах, как нефтяное пятно в луже.

Одна соседка кричала, что нужно немедленно в скорую, чтобы сделать прокол, другая кричала, что уже поздно и кровь свернулась. Муж заводил во дворе машину, собака лаяла…

В общем, я снова зафорсила с подсветкой.

– Вот это фонарь! – восхитился сосед. И посоветовал идти снимать побои, чтобы всегда иметь под рукой компромат на мужа. Мол, чуть только проштрафится, уголок заявления ему из кармана: «А-та-та-та!» Если он так острил, то приятельницы на полном серьёзе уговаривали писать заявление в милицию.

Когда я в тысячный раз принималась рассказывать, как собирала малину… Как совершенно забылась и резко выпрямилась… Как мощно вибрировала труба – они смотрели на меня с состраданием, будто на конченого человека. Рассказывай, мол, рассказывай. Покрывай домашнего деспота, потатчица.

С тех пор я имею за глаза репутацию женщины, которой дважды засветил муж. Как бы я горячо ни разуверяла. И я смирилась. Засветил, так засветил.

Но, когда я изредка наблюдаю сестёр по несчастью: с запудренной, замазанной, укрытой тенью шляпок специфической фиолетовой припухлостью под глазом… Которые, мучительно краснея, лепечут, как, неловко нагнулись в ванной и ударились о кран – о, я от души им сочувствую и прекрасно понимаю их смущение. Я верю им безоговорочно.

… А спорим, что нашлись читательницы, которые, закончив читать рассказ, в сомнении раздумчиво покивали:

– Это всё так, всё понятно. Но вот интересно, за что всё-таки муж на самом деле ей припечатал? Уж больно взволнованно, подробно и горячо кинулась она объяснять происхождение этих самых… печатей. Дыма – его без огня не бывает.