Надежда Нелидова - Хлеба и зрелищ!

По дороге домой Марина купила пачку булавок.

Пришло анонимное письмо. В конце письма крупно выведено «Доброжелатель». Марине даже стало смешно. Она думала, что такое встречается только в старых советских фильмах и фельетонах. Письмо написала работница интерната для детей-инвалидов. Она сообщала, что не называет своего имя, потому что боится потерять место: сюда устраиваются только по блату. Во-первых, бесплатная еда и хорошее медицинское обслуживание. Во-вторых, куча льгот и надбавок «за дебилов». В-третьих, контингент. Обычные современные дети – это те ещё бандючата. А умственно отсталые дети – ангелы простодушные.

И этим ангелам директор и её приближённые (зам, главврач, главбух, заведующая столовой, диетсестра и др.) устроили адскую жизнь. Превратили в бесплатных маленьких батраков. После работы персонал тащит по домам туго набитые сумки с провизией, вёдра с клубникой.

Приезжают комиссии, их кормят обедом и тоже грузят в багажники сумки с провизией и вёдра с клубникой. А клубника та, можно сказать, полита детской кровью. Потому что умственно отсталые дети, как рабёнки (от слова «раб»), света белого не видят на огороде и в свинарнике. Грубо нарушается закон об эксплуатации детского труда. А что творится в «тяжёлых» палатах – чистый Освенцим! «Сердце кровью обливается. За ради бога, сделайте что-нибудь», – заканчивалось письмо.

Марина прошла на территорию интерната, как на жутко засекреченный объект: всюду высокие заборы, «колючка», охрана, пропуска. В директорском кабинете навстречу поднялась худощавая, модно стриженая женщина в брючном костюме. Спортивная фигура, маленькая головка, длинная шея. Не лебединая – скорее, гусиная: вытянутая, жилистая, выдающая возраст, в гусиных пупырышках, будто женщина всё время мёрзла.

– О, вот и пресса соизволила обратить на нас внимание. А ведь у нас образцово-показательный интернат. Первые места по стране берём. Стены ломятся от дипломов. Кофейку перед экскурсией?

Марина отказалась от кофе. От «тяжёлых» палат отговорила директриса: сегодня у неходячих деток банный день, в следующий раз. В коридоре, пока шли, директриса поймала прижавшегося к стене мальчика. Погладила по голове:

– Как меня зовут, мальчик?

– М-м…

– Не волнуйся, вспомни. Ма…?

– М-мама, – неуверенно прошептал малыш.

– Они меня только «мама» называют, – похвасталась директриса. – В областной газете статью так и назвали: «Мама и её 158 деток». Так что, когда будете писать, можете в этом духе…

Спустились в подвал, где удушливо пахло горячим пластиком. Шумела машина, режущая и паяющая плёнку, медленно вращался тяжёлый полиэтиленовый рулон. Машину, как муравьишки, облепили подростки: что-то подтаскивали, подправляли.

– Мы изготовляем на заказ пакеты и зарабатываем деньги, – с гордостью сказала директриса.

Через три минуты от угара у Марины заболела голова. Торопливо поднимаясь из подвала, черкнула в блокнот: «Найти информацию о токсичных, канцерогенных свойствах пластиковых паров». Вышли на приусадебный участок.

– Интернат обеспечивает себя ягодами, овощами, мясом, – с гордостью сказала директриса. Перед ними раскинулись, уходили к горизонту, плавились в знойном мареве зеленовато-розовые клубничные плантации. По ним ползали девочки: рыхлили, пололи, дёргали усы. Марина оглянулась в поисках спасительной тени: хоть бы ветерок, нещадно жалило полудневное солнце. Соломенная шляпа не помогала.

До дома подбросил директорский молчаливый шофёр. В машине стояла приятная прохлада от кондиционера. Когда поднялась в квартиру, услышала на лестнице тяжёлые шаги, продолжительный звонок. В дверях стоял шофёр, держал в руках чистое эмалированное ведро, завязанное сверху марлей. На белой ткани проступали кроваво-розовые пятна.

– Что это?!

– Скромный презент от руководства интерната. Так сказать, от чистого сердца. – И, не слушая возмущённую Марину, стал быстро спускаться.

Марина развязала, откинула марлю. Клубника, сорт «виктория». Крупная, чуть переспелая, отборная, тёплая от солнца, тускнеющая и засыпающая на глазах. Наложена щедро, с горкой. Запах невозможный – рот мгновенно наполнился слюной… Немедленно вызвать такси, с негодованием вернуть.

Тёплый аромат, как живой, вползал, окутывал квартиру. Марина включила компьютер. Пока тот загружался, с самого верха, с горки скатилась на пол ягода. Она подобрала и вернула на место. Опять скатилась. Марина положила её в рот. И ещё одну положила. И ещё.

Закрыв от наслаждения глаза, она перекатывала, прижимала клубничины языком к нёбу, к дёснам, покусывала, ощущая семечки и упругую душистую мякоть. Набивала полный рот, причмокивая, всхлипывая, давясь. Подбородок был залит сладким соком, ногти в розовом клубничном маникюре, руки по локоть липкие и красные. А она всё ела и ела, и не могла остановиться.

Если вы думаете, что коттеджный микрорайон – это дворцы, подстриженные лужайки и бирюзовые бассейны с золотыми рыбками – то глубоко ошибаетесь. Бывают (не улыбайтесь) бедняцкие, ну ладно, середняцкие коттеджи. У нас в микрорайоне именно такие.

Нашим соседям за рекой здорово подфартило: успели проскочить в инфляционный коридор начала девяностых. На строительство брали кредит в советских полновесных рублях – а расплачивались обесцененными гайдаровскими бумажками. Нам пришлось туже. Продавали квартиры, оформляли кредиты, залезали в жуткие долги.

Дома здесь ставили, кто во что горазд, исходя из крепкой мужицкой фантазии. Здесь пахнет не экзотическими цветами, а навозом. Не поют райские птицы, а хрюкают поросята, кудахчут куры и блеют козы. Шелест листвы услышите только ночью: днём его заглушают визг пил и дрелей, треск косилок и сварочных аппаратов. На участках цветут, в основном, не клумбы, а гряды тяжёлых картофельных и помидорных кустов.

– Нет, ты посмотри, что эти живодёры делают! – соседка потрясает очередной казённой бумажкой, вынутой из почтового ящика. – Обложили земельные участки таким налогом – будто они у нас золотые!

Наш микрорайон загнан в самую пойму обмелевшей речки, в овраг, на бросовые земли. Здесь когда-то искали нефть – не нашли. Геологи с мощной техникой отчалили. После них остались вывороченные глубинные пласты ярко-оранжевой глины и чудовищные гусеничные колеи.

Сегодня вместо глиняных пластов и торчащих ржавых железяк поднимаются пышно взбитые чернозёмные подушки маслянисто поблёскивающих грядок. Не счесть, сколько сюда перевезено машин с торфом, перегноем, компостом. Сколько вбухано денег, сколько пролито пота, а порой и слёз. И, впрямь, золотые участки получаются.