Надежда Нелидова - Хлеба и зрелищ!

Однажды сотрудник подвёл к её столу парня.

– Алёна Батьковна, замуж хочешь? Хороший человек! Понравилась ты ему: познакомь да познакомь.

Потом она подтрунит над своим возлюбленным: «А что, слабо было одному подойти? Друга для поддержки штанов с собой прихватил?» – «Считай, это был мой сват, – ответил он. – Ты поняла, насколько для меня это всё серьёзно?»

Первые поцелуи, первые объятия в закоулках вечерних пустынных милицейских коридоров. Алёнка пугливо отскакивала, при звуках чужих шагов… Кто-нибудь из инспекторов насмешливо оглядывал их: «Воркуете, голубки?» Он ждал её со службы, провожал до дома. А однажды остался до утра… Алёнка по телефону намекнула маме, что у неё появился парень: скоро быть свадьбе.

А потом… Потом она подслушала, как в соседнем кабинете её возлюбленный, окружённый людьми в погонах, рассказывает со смаком, в подробностях, как Ленка ему отдаётся в постели. С какими восклицаниями, в каких позах: и так, и эдак – ах, чертовка! Люди в погонах одобрительно ржали.

Алёнка почувствовала, что умерла. С помертвелым лицом она прихватила пузырёк с химическими чернилами, вошла в ржущий кружок и вылила «жениху» на голову полный пузырёк. Потом вернулась и мёртвой рукой написала заявление об увольнении.

Прошёл год. Пришла новая весна, и Алёнка робко ожила. Она к тому времени устроилась делопроизводительницей в автопарке. Некий водитель Лёша через кумушек-друзей из милиции узнал, как «чертовка Ленка» хороша в постели, и не стал давать ей прохода. Как запищало его ущёмлённое мужское самолюбие, когда Алёнка в резкой форме дала ему от ворот поворот!

– Ну, погоди, шлюшка, попомнишь у меня, – злобно пообещал Лёша. – Менту давала, а я, значит, рылом не вышел?

Алёнка не придала значения его словам. До тех пор пока молодые водители, один за другим, не зачастили к ней с непристойными предложениями. «Ты чо, как не родная? Лёха говорит, ты из таких. За гаражами, говорит, с тобой перепихоном вовсю занимается».

Как рыдала за своим столом Алёнка! Вошла пожилая бухгалтерша. Выслушала икающую, бьющуюся в рыданиях, кричащую, что не хочет жить, девушку. Умыла её зарёванную мордаху, напоила чаем, расчесала и переплела растрепавшиеся косёнки. Алёнка по-детски уткнулась в мягкие тёплые колени бухгалтерши, и она баюкала её как маленькую.

– Я им у директора устрою разбор полётов, с записью в трудовую книжку. Они у меня лбищами-то перепихнутся. Про «не хочу жить» чтобы больше не заикалась. Всё у тебя будет в жизни хорошо и чисто, вот увидишь. И дом будет, и детки, и муж настоящий. А это ж не мужики, это… – она добавила грубое, обидное слово. – Пока одни мужики об этом болтают, другие это делают.

Как вы сами давно догадались, несчастная зарёванная Алёнка и есть сегодняшняя Елена Прекрасная. К счастью, тогда ещё не существовало передачи «Чужое грязное бельё». А то Алёнка, по наивности вздумав искать защиты на телевидении, была бы, пожалуй, осмеяна, освистана и опозорена на весь белый свет, а её история перевёрнута с ног на голову. И Алёнкина жизнь приняла бы совсем другой, печальный оборот.

Единственное, о чём иногда она жалеет: о тогдашних горьких девичьих слезах. Нужно было их беречь, каждую слезинку как жемчужину. Мудрец сказал: «Будьте осторожны, не дайте женщине заплакать. Потому что Бог считает её слёзы».

Татьяна Толстая и её команда набирает курс Школы литературного мастерства. Стоимость десятидневного обучения – 1200 евро. Само собой, не считая проезда, проживания, питания.

Это уже вторая школа, первая обошлась студентам дешевле: в 50 тысяч рублей. Но ведь и и антураж, и декорации были другие: тягостные зимние сумерки, вязнущая в грязной снежной каше Москва. А тут время и место проведения – весна, Прага в цвету!

Вот называю суммы – а чувство, будто шарю в чужом кармане. Будто вот-вот схватят мою ручонку и высоко её задерут, с прилипшими купюрами, на всеобщее обозрение.

…Я влюбилась в Толстую с первого рассказа, напечатанного ещё в советском журнале. Она классик, и читаю её как классика: перевернул последнюю страницу – и хоть снова открывай книгу. Это во-первых.

Во-вторых: если писатель объявляет платный учебный курс и к нему выстраивается очередь – этот писатель дорогого стоит.

Откровенного графомана и за 10 тысяч розовых не возьмут – таких на дальних подступах отсеивает конкурс «Хороший текст». Зато будь ты хоть Бунин, но без копейки в кармане – тебя не возьмут тоже. Даже не прочитают, если захочет примазаться тихой сапой к домашним заданиям для студентов. Видимо, подобные подлые поползновения предпринимались: про Бунина сама Татьяна Никитична строго предупредила.

Жаль. Жаль, что вот, может, родился где-то на просторах России новый Бунин, а никто о нём никогда не узнает. Проторчит в какой-нибудь «Пятёрочке» унылым охранником, мужем беременной жены и отцом троих золотушных детей. Обшаривая покупательские корзинки, будет сочинять про себя на фиг никому не нужные «Тёмные аллеи» и «Лёгкое дыхание». И, не выдержав груза гениальности, сопьётся или руки на себя наложит.

Нету, нету нынче стариков Державиных, которые юных гениев заметили бы и, в гроб сходя, благословили. Не простирается над молодой творческой порослью трясущаяся длань престарелого слезливого, восторженного пиита. Время нынче другое: жёсткое, расчётливое, с калькулятором в руках. Каждый выживает как может. Некогда нынче играть в меценатство, разводить сантименты, ля-ля тополя.

Чёртик любопытства дёргает и меня: высылаю пару-тройку текстов. Вечером следующего дня – вот она, волшебная сила рыночных отношений! – получаю благосклонный ответ: «Ваши тексты нас порадовали…»

Первая мысль (о женщины, Легкомыслие и Ветреность вам имя!): что надеть в Прагу? Два жакета, лёгкий и потеплее, свитер, блузку, брюки, удобную плоскую обувь (чтобы ходить на экскурсии, не проваливаясь каблуками в средневековый булыжник). Вообще, какая в столице Чехии погода в конце апреля – начале мая? Не забыть посмотреть в Интернете.

«Настоящий туристический сезон начинается на майские праздники, когда в Праге яблоку негде упасть. А вообще май – это лучший месяц для путешествия в Чехию, так как изнурительной летней жары ещё нет, дожди бывают редко, а гулять по-летнему комфортно и тепло!»

И вот уже зашевелился гадкий червячок сомнения – или та самая жаба, которая душит? Порадовали устроителей семинара мои тексты – или всё-таки мои 1200 еврошечек?

И не глупо ли ехать в Прагу, чтобы десять дней маяться в душных классах, с тоской посматривая за солнечное окно, в которое скребётся ветка цветущей сакуры? Думать: господи, скорей бы кончились унылые лекции, семинары, дурацкие обсуждения…